подвеску.
— Вы не понимаете. Это сейчас она выглядит как обычная подвеска, но иногда кулон начинает буквально гореть. На коже остаются следы, которые напоминают ожоги, к счастью, они быстро проходят. Святой Даат, я рассчитывала, что вы сможете прояснить силу этой вещи.
— Ваше Высочество, я бы объяснил, что это за явление, если бы знал. Но не все вещи открыты для моего разума. Я призван служить Богине, но я не ювелирных дел мастер.
— Может быть, у вас есть камни, отлитые из огня? Что-то, чего я ещё не могу понять? Даат, я сейчас точно слепой котёнок, меня уже пытались дважды убить. Моя помолвка вот-вот состоится, но я боюсь до неё просто не дожить! Моя смерть ни к чему хорошему не приведёт. Я ни на шаг не приблизилась к снятию проклятия. И не смогу этого сделать, если попросту умру. А что потом? Свадьба — последний козырь отца, если что-то сорвёт наше бракосочетание, Фауст просто объявит войну, и Мэйнфилд перестанет существовать!
— Я рад, что вы наконец начали это осознавать, — сказал жрец, сложив руки в молебном жесте и вознеся их к Богине. — Но, честно говоря, я не знаю, чем могу вам помочь. Последняя надежда покинула меня.
— Вы заметили, что с момента моего прибытия снега стало выпадать гораздо меньше? Правда, морозы остаются прежними. С чем это связано?
— С тем, что земля наконец обрела свою дочь. Но вы правы, что-то не так. После вашего прибытия должна была сразу начаться оттепель. Ваш дар огня должен был растопить проклятый снег и холод. Но что-то сдерживает это.
— Дар? — переспросила я. — Что вы имеете в виду?
— Все дети Камы имеют дар огня, независимо от пола. Сила была у вашего отца и деда. Они, как правители, имели дар более сильный, чем у сестры его величества. Это поддерживает земли Мэйнфилда.
— Отец повелевает огнём?
— Нет, к сожалению, он истощил свой резерв ещё в первые годы войны со Скандарией. Теперь он просто сын Камы. Даже зажечь фитиль свечи для него невозможно.
— А мама? Она имеет дар?
— Леди Амелия лишь наследница своих земель, в ней нет никаких сил.
— Но тогда почему у меня нет огня? Я не истончала свой, как вы назвали, магический резерв. Что со мной не так?
— Смею предположить, что пребывание вне земель своей прародительницы вызвало запечатывание дара. Такое бывает, но вы всё равно останетесь наследницей короны, — поспешил успокоить жрец.
— Но, Даат, как я докажу, что я истинная наследница, если во мне не проявился огонь? Как я объясню это подданным? А если меня обвинят в самозванстве? Это же снова приведёт к войне.
— Я постараюсь найти для вас ответы на вопросы. Но не обещаю, что найду хоть что-то. Потренируйтесь призывать свой огонь. Он должен идти от сердца.
— Я считала, что разумнее от головы.
— Разумнее, — согласился старик, — но от сердца огонь будет чище.
— А мой кулон? Что с ним делать?
— Я могу просить вас прийти ко мне через пару дней?
— Конечно.
Глава 17
Уже в своих покоях, готовясь к встрече с принцем, я решила попробовать призвать огонь. Как и ожидалось, ничего не вышло. Я пыталась представить его, почувствовать жар, как он выходит за пределы моего сознания, тела и души. Даат дал мне нечёткие советы по этому поводу. Но каждый раз свеча и кусочек пергамента оставались невредимыми.
Решив оставить это на потом, я направилась в зимний сад. Отец посоветовал мне это прекрасное место. Я никогда не любила растения, но то, что сделали садовники дворца, было восхитительно. Всё напоминало огромный лабиринт, но высотой всего до талии. Кустовые розы были рассажены от ярко-красных, плавно переходящих к белым. Красивые зелёные изгороди, а между ними — двухместные скамейки. Ближе к стенам, за оградой из плюща с мелкими фиолетовыми цветами, стоял столик и пара стульев с высокими спинками. На одном из них сидел Тристан.
— Я опоздала? — спросила я, проводя ладонью по белому бутону розы и глядя на жениха.
— Боялся потеряться в коридорах, пришёл пораньше, — объяснил принц. — Я приготовил подарок.
Принц вышел из-за плюща, держа в руках небольшую круглую коробочку, обитую бархатом.
— Возможно, я спешу. Я понимаю, что даже после свадьбы ты останешься в своей стране, а мне нужно будет приспосабливаться к традициям Мэйнфилда. Но я хочу, чтобы это было на тебе в день помолвки.
Он поднял крышку, и я увидела брошь, лежащую на маленькой подушечке. В центре, над водой из голубых камней, распахнув крылья, летели две птицы. Всё переливалось и сияло.
— Это семейная брошь. Отец однажды подарил её матери, чтобы она приняла его как мужа.
— После такой красоты кто угодно согласится, — я кончиками пальцев коснулась золотой окантовки броши, боясь нарушить её сияющие переливы.
— Мать не согласилась.
— Ты шутишь? Но они же вместе.
— Я не должен об этом говорить. Это скорее слухи, чем правда.
— Если тебе тяжело об этом говорить, конечно, не стоит. Но я выслушаю, если всё же решишь рассказать, — я приняла раскрытую коробочку и, обойдя принца, села за столик. На нём уже стояли пирожные и фруктовый чай.
— Возможно, когда-нибудь…
— В любой семье есть тайны, и я не боюсь узнать о ваших.
— Ты права, — он сделал паузу, будто собираясь с силами, — мать выдали замуж силой. По словам придворных, она была жизнерадостной и очень неусидчивой натурой. Всем женихам от неё доставался только отказ. Но мой отец, тогда ещё кронпринц, такого отказа не стерпел. Он привык добиваться желаемого любой ценой, и отказ ударил по его гордости. Кто посмеет отказать без пяти минут королю в такой чести, как женитьба на их прекрасной дочери? Вот и родня матери не могла отказать, а по моему мнению, и не хотела.
— Твоя мать несчастна в браке?
— Он её сломал. Она отказалась консумировать брак, и отец взял её силой. Наша идеальная семья не так уж идеальна, — он опустил взгляд.
— Но откуда ты это знаешь? Неужели просто слухи? Ты уверен, что это правда?
— Фрея, как ты можешь рассуждать иначе, увидев девушку с синяками и содранными ногтями? Я знаю, как поступил мой отец в первую брачную ночь с моей матерью.
— Но как?
— Я подслушал разговор родственников, которые до сих пор осуждают мою мать.
— За то, что она не смогла полюбить отца?
— За то, что она не смогла покориться. По их мнению, женщина должна слепо подчиняться мужчине.
— Это бесчеловечно, — мой голос почему-то стал шипящим, а вместо лица Ариадны я