не на показ, а на самом деле, я бы даже сказал, сердобольная; губы тонкие, рот маленький – наверно, волевая натура; подбородок небольшой, немного выдаётся вперёд – прямо в самый раз, но несколько асимметричный, правда, это тоже ни о чём не говорит. Вот так из парней получаются художники, картина маслом. Но что ей предложить, всё равно не понятно».
День в семье
Однако в шею его никто не гнал, над решением этой архиважной дилеммы вполне можно было порассуждать недельку-другую. Потихоньку сползая с измятого покрывала, парень уже не думал ни о чём, кроме как о головной боли и внезапно обнаружившемся голоде. Переодевшись и аккуратно повесив в шкаф в хлам измятый костюм, Аркадий вышел из комнаты и вдруг обнаружил, что в доме вообще никого нет: Свету Толик отвёз в её собственный дом, а отец с Оксаной разъехались по своим делам. Спрашивается, зачем тогда надо было так спешить вставать с кровати? Более того, в его состоянии очень хотелось чьей-нибудь заботы и участия. Неженкой Аркадий не являлся, но и не сопротивлялся, когда за ним ухаживали, воспринимая сие как должное, а должным сейчас ему виделось наличие заботливых рук, протягивающих таблетку со стаканом воды, и плотный завтрак с кофе. Он даже гневливо раздосадовал как старик, что все его бросили в таком жалком состоянии.
Однако, приведя себя в порядок и позавтракав, молодой человек вдруг почувствовал желание куда-нибудь с кем-нибудь пойти лишь бы не сидеть дома, возбуждение этой ночи занимало все мысли и чувства, поскольку подпитывалось самым прекрасным из них. Он всё ещё не задумывался, сколь одинок в этом большом, но столь однообразном мире, и, пожалуй, отсутствие рефлексии являлось наивернейшим признаком здоровья его духа и широты души. Аркадий действовал бессознательно и рефлекторно, удовлетворяя потребности по мере их возникновения, а не выдумывая новые, что всегда импонирует людям, они тянутся к таким личностям по причине их простоты и глубины.
Первым вернулся Геннадий Аркадьевич то ли с неформальной деловой встречи, то ли просто с прогулки, поскольку и одет был весьма демократично в отличие от тех дорогих костюмов, которые носил в будние дни, и в руках нёс два пакета продуктов. Его сын с порога поделился своим желанием провести день вне домашних стен, ведь, по его словам: «С момента моего приезда мы всей семьёй никуда не выбирались», – и нашёл сему полное понимание, правда, не без шуточек о похмелье и активной светской жизни. Осталось собрать остальных. Оказалось, что Оксана уже находилась на пути домой из салона, где «просто замечательно привела себя в порядок», а вот Света ещё не вставала или, возможно, соврала, что не вставала, но, поскольку никто пока не знал, куда они идут, время у неё ещё имелось. Дело мужчин придумывать, куда вести дам, однако ни один из двух, имевшихся в наличии, не являлся из числа затейливых романтиков, посему, перебрав несколько возможностей, среди которых присутствовал боулинг, театр, кинотеатр, консерватория, концерт знаменитого покрывшегося мхом исполнителя, оба сошлись во мнении, что стоит всего лишь погулять в центре по такой хорошей погоде, а, нагуляв аппетит, приятно отужинать в тихом местечке. Вариант совсем неплохой; он и был сообщён отцом своей дочурке, которая, как тому показалось, до сих пор не слезла с кровати. С ней они договорились встретиться на месте, у касс московского Кремля, напротив Манежа, и времени ей дали с лихвой.
Мужчины дождались скорого возвращения Оксаны (как всегда одевшись у телевизора), которая на удивление быстро переоделась и привела себя в ещё больший порядок – воспитанные женщины не заставляют других людей ждать – и все трое неспешным шагом отправились к месту, где предполагалась встреча со Светой. Свежий июньский день был в самом разгаре, Солнце, иногда скрывавшееся за облаками, светило совсем не жарко, погода оказалась прохладной из-за порывов ветра, которые, будучи у земли едва ощутимыми, со страшной силой гнали по небу обрывки туч. Отец с Оксаной обсуждали некое происшествие с их знакомыми, измену и развод – дело столь печальное, сколь и обыденное. Оксана выгораживала изменившего мужа (то ли чтобы польстить своему, то ли действительно приняв его сторону и считая жену дурной), Геннадий же Аркадьевич с неуместным пылом, жаром и абсолютно безапелляционно принял сторону обманутой жены, хоть между делом сам разок назвал ту «дрянью». Однако Аркадий не вслушивался в их разговор и уж тем более не вмешивался, история почему-то вдруг произвела на него очень болезненное впечатление, и он решил от неё отстраниться. Со стороны парень выглядел до крайности задумчивым, неспешно идущим вслед за парой спорящих друзей, но на поверку это было не так – внутри у него зияла пустота, он ни о чём не размышлял, ничего не чувствовал, плыл по течению, не испытывая ни малейшего интереса к прогулке, которой жаждал ещё полчаса назад. Так частенько случается, когда в человеке происходят серьёзные перемены, не влияющие на настроение личности, но механически дополняющие её новым содержанием, с которым они спокойно сосуществуют, поскольку их сферы не пересекаются. Однако рано или поздно индивиду неизбежно предстоит усвоить суть произошедшего. К тому же у подобного миролюбивого сосуществования есть изъян, нивелирующий его ненасильственность: для возникновения нового нужны причины, имеющиеся в наличии, для сохранения старого нужна непосредственная связь с реальностью, иначе оно превращается в химеру, от которой вскоре избавляются, старое гибнет не от воинственности нового, а потому, что само оказывается иллюзией.
Озираясь вокруг, слушая шум города, Аркадий ко всему ощущал безразличие, дополнявшееся лишь одной-единственной определённостью – сейчас ему не хотелось остаться одному, но и чрезмерной близости с кем бы то ни было он тоже не жаждал. И, если бы молодой человек хоть на минуту дал себе отчёт в испытываемых чувствах, он стал бы презирать самого себя за субтильность и пустоту рефлексии и посчитал бы своё желание, по причине его неопределённости и непреклонности, трусостью, после чего активно бы вмешался в разговор Оксаны и отца. Им, как и большинству более или менее нормальных супружеских пар, всегда было о чём поговорить; оставив своих знакомых в покое и решив между собой, что разводиться им всё равно не следует, они перешли к обсуждению недавно и синхронно прочитанной книги.
– Я до самого конца не мог понять, сознательно ли он так пишет или мистифицирует от недостатка фантазии, – возмущался Геннадий Аркадьевич. – На протяжении всей книги я ждал, что автор вот-вот закончит ломать комедию, признается, что прежде лгал, и возьмётся за дело по-настоящему, начнётся обещанная книга.
– Это у него