нужды храма Муругана. Те, кому было больнее, жертвовали больше. С чисто рациональной точки зрения в этом нет смысла. Но с психологической – ритуалы ведут к «просоциальному»[93], щедрому поведению. Экстремальные ритуалы очень эффективны в создании и укреплении связей между людьми и в принуждении отдельных людей ставить потребности других выше собственных желаний. В случае с
кавади участники, на чью долю выпали самые большие страдания, чувствовали самую крепкую связь со своим сообществом.
Как биологический вид, люди не самые сильные и быстрые. У нас нет острых когтей или зубов. Наши мышцы ничтожны. Но у нас есть мы. За тысячи лет эволюции древние люди усвоили этот урок. Вот почему мозг, сам себя вводящий в заблуждение, призывает нас объединяться, сражаться и защищать друг друга. Он постоянно отвергает логику самосохранения, потому что в нашем эволюционном прошлом стоять воедино с племенем значило увеличить вероятность выживания наших генов. Миллионы людей, многие из которых ничего не знают друг о друге, посредством «бессмысленных» ритуалов могут слиться в единый устрашающий суперорганизм. Те же психологические силы лежат сегодня в основе наций, объединяя нас в американцев, китайцев или южноафриканцев.
Глава 9. Ради этого стоит умереть
Я сожалею лишь о том, что у меня есть всего одна жизнь, чтобы отдать ее за мою страну.
Приписывается Натану Хейлу[94]
Каждый час каждого дня часовой у Могилы неизвестного солдата на Арлингтонском национальном кладбище совершает изящный ритуал, известный как «проход по ковру». Солдат, «страж мемориала», делает 21 шаг к передней части гробницы, потом на 21 секунду поворачивается на восток и еще на 21 секунду – на север. Затем возвращается на 21 шаг назад, к стартовой позиции, и все начинается заново. Число 21 символизирует одну из высших почестей, которых может удостоиться американский военный, – оружейный салют в 21 залп. Ковер в названии тоже появился неслучайно: им прикрыли неровности в бетоне, образовавшиеся из-за того, что ритуал непрерывно повторяют с 1937 года.
Могила неизвестного солдата расположена на живописной холмистой стороне кладбища и окружена деревьями. Согласно замыслу создателей, взгляд наблюдателя сразу устремляется над рекой Потомак в самое сердце города Вашингтона, столицы страны. Но сам по себе памятник – саркофаг высотой в 11 футов[95] – прост и непритязателен. Даже надпись, выгравированная на его лицевой стороне, скромна и лишена прикрас: «Здесь во славе покоится американский солдат, чье имя неведомо никому, кроме Бога». Эти сдержанные слова не сочетаются с тем фактом, что Могила неизвестного солдата, пожалуй, – самый священный символ в самом священном уголке всех Соединенных Штатов Америки.
Около трех миллионов человек ежегодно посещают Арлингтонское национальное кладбище, и почти все они останавливаются у Могилы. Многие присаживаются на ступеньках соседнего Мемориального амфитеатра Арлингтона и погружаются в безмолвные грезы, которые вполне можно назвать религиозными. На стенах амфитеатра можно увидеть латинскую фразу римского поэта Горация: «Dulce et decorum est pro patria mori» – «Сладка и прекрасна за родину смерть».
Первыми на Арлингтонском национальном кладбище были похоронены 4000 солдат Союза, павших в 1864 году во время Битвы в Глуши, первого сражения Оверлендской кампании Улисса Гранта, с которого начался заключительный этап Гражданской войны. С каждой последующей войной могил становилось больше. На сегодняшний день на 624 акрах[96] кладбища похоронены около 400000 ветеранов.
Что же заставляет мужчин и женщин идти на такие жертвы ради своей страны? Для большинства из нас ответ безусловно очевиден: мы любим свою страну, ее народ и достижения. Восхищаемся ее идеалами и красотой природы. Возможно, не каждый из нас готов отдать жизнь за родину, но почти все мы без исключения уважаем тех, кто готов пойти на такую жертву. Многие скажут, что их страна олицетворяет нечто особенное и великое на общемировой сцене. Это мнение особенно распространено среди американцев, верящих в теорию американской исключительности. Для них Америка – это Америка, потому что она отстаивает собственные идеалы – общечеловеческую и политическую свободы, индивидуализм, равенство. Это касается республиканцев и демократов, богатых и бедных, недавно приехавших иммигрантов и тех, чьи семьи прожили в США несколько поколений. У меня часто комок подкатывает к горлу при звуках национального гимна или «America the Beautiful»[97]. Эти песни напоминают мне о посещении отреставрированного дома на углу Севен и Маркет-стрит в Филадельфии, где Томас Джефферсон разрабатывал Декларацию независимости. Я помню, как читал написанные им слова и чувствовал, что к глазам подступают слезы: «Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными…»[98]
Если спросить самих американцев, что они думают о США, можно услышать избитые клише: «нация иммигрантов», «иудео-христианские ценности», «страна возможностей». Большинство посетителей Могилы неизвестного солдата с ходу выложат вам какую-нибудь из этих версий. И тем не менее само Арлингтонское кладбище служит напоминанием о том, что глубоко укоренившиеся верования о наших нациях – универсальные для людей любых национальностей – в основном являются мифами, которые столетиями выстраивались на фундаменте более сложных истин. Земля, где сейчас расположено кладбище, когда-то принадлежала Джорджу Вашингтону Кастису, приемному сыну президента Джорджа Вашингтона. Кастис был рабовладельцем – как и президент, и многие почитаемые отцы-основатели. Для работы на своей плантации и строительства величественной усадьбы в эллинистическом стиле он использовал труд более 60 рабов. Сегодня эта усадьба на Арлингтонском кладбище служит мемориалом Роберту Ли, который во время Гражданской войны возглавлял силы, защищавшие институт рабства.
После Гражданской войны на территории кладбища организовали жилье для бывших рабов, или, как их называют в материалах для посетителей, «освобожденных рабов». Назвать кого-то бывшим рабом – значит подчеркнуть его рабство; освобожденным – подчеркнуть свободу. Кроме того, разумеется, термин «освобожденные» делает выгодный акцент на той части истории Америки, когда она стала страной освободителей, а не поработителей. Правда заключается в том, что Соединенные Штаты были рабовладельческой страной гораздо дольше, чем страной, где рабство запрещено. Английские поселенцы привезли первых рабов в США уже в 1619 году, меньше чем через двадцать лет после основания первой английской колонии в Джеймстауне. А что же тот дом в Филадельфии, где я расплакался, читая бессмертные слова Декларации независимости? Спустя годы после моего визита историк Аннетт Гордон-Рид рассказала мне, что даже летом 1776 года, когда тридцатитрехлетний Томас Джефферсон писал о «самоочевидном равенстве», в том же доме ему прислуживал 14-летний раб по имени Роберт Хемингс. Джефферсон владел сотнями рабов. Рабыня родила ему нескольких детей. Идейный вдохновитель страны всеобщего равенства в значительной степени был обязан