Сомалийский полуостров
Помню ночь и песчаную помню странуИ на небе так низко луну.
И я помню, что глаз я не мог отвестиОт ее золотого пути.
Там светло, и наверное птицы поютИ цветы над прудами цветут,
Там не слышно, как бродят свирепые львы,Наполняя рыканием рвы,
Не хватают мимозы колючей рукойПроходящего в бездне ночной!
В этот вечер, лишь тени кустов поползли,Подходили ко мне сомали,
Вождь их с рыжею шапкой косматых волосСмертный мне приговор произнес,
И насмешливый взор из-под спущенных векВидел, сколько со мной человек.
Завтра бой, беспощадный, томительный бойС завывающей черной толпой,
Под ногами верблюдов сплетение тел,Дождь отравленных копий и стрел,
И до боли я думал, что там, на луне,Враг не мог бы подкрасться ко мне.
Ровно в полночь я мой разбудил караван,За холмом грохотал океан,
Люди гибли в пучине, и мы на землеТоже гибели ждали во мгле.
Мы пустились в дорогу. Дышала трава,Точно шкура вспотевшего льва,
И белели средь черных, священных камнейВороха черепов и костей.
В целой Африке нету грозней сомали,Безотраднее нет их земли,
Столько белых пронзило во мраке копьеУ песчаных колодцев ее,
Чтоб о подвигах их говорил ОгаденГолосами голодных гиен.
И, когда перед утром склонилась луна,Уж не та, а страшна и красна,
Понял я, что она, точно рыцарский щит,Вечной славой героям горит,
И верблюдов велел положить, и ружьюВверил вольную душу мою.
Либерия
Берег Верхней Гвинеи богатМёдом, золотом, костью слоновой,За оградою каменных грядВсе пришельцу нежданно и ново.
По болотам блуждают огни,Черепаха грузнее утеса,Клювоносы таятся в тениСвоего исполинского носа.
И когда в океан ввечеруПогрузится небесное око,Рыболовов из племени КруПаруса забредают далёко.
И про каждого слава идет,Что отважнее нет пред бедою,Что одною рукой он спасётИ ограбит другою рукою.
В восемнадцатом веке сюдаЛишь за деревом черным, рабамиИз Америки плыли судаПод распущенными парусами.
И сюда же на каменный скатПароходов толпа быстроходныхВ девятнадцатом веке назадПринесла не рабов, а свободных.
Видно, поняли нрав их землиВашингтонские старые девы,Что такие плоды принеслиБлагонравных брошюрок посевы.
Адвокаты, доценты наук,Пролетарии, пасторы, воры, —Всё, что нужно в республике, — вдругБуйно хлынуло в тихие горы.
Расселились… Тропический лес,Утонувший в таинственном мраке.В сонм своих бесконечных чудесПринял дамские шляпы и фраки.
— «Господин президент, ваш слуга!» —Вы с поклоном промолвите быстро,Но взгляните: черней сапогаГосподин президент и министры.
— «Вы сегодня бледней, чем всегда!»Позабывшись, вы скажете даме,И что дама ответит тогда,Догадайтесь, пожалуйста, сами.
То повиснув на тонкой лозе,То запрятавшись в листьях узорных,В темной чаще живут шимпанзеПо соседству от города чёрных.
По утрам, услыхав с высотыПротестантское пение в храме,Как в большой барабан, в животыУдаряют они кулаками.
А когда загорятся огни,Внемля фразам вечерних приветствий,Тоже парами бродят они,Вместо тросточек выломав ветви.
Европеец один уверял,Президентом за что-то обижен,Что большой шимпанзе потерялПуть назад средь окраинных хижин.
Он не струсил и, пёстрым платкомСкрыв стыдливо живот волосатый,В президентский отправился дом,Президент отлучился куда-то.
Там размахивал палкой своей,Бил посуду, шатался, как пьяный,И, неузнана целых пять дней,Управляла страной обезьяна.
Мадагаскар
Сердце билось, смертно тоскуя,Целый день я бродил в тоске,И мне снилось ночью: плыву яПо какой-то большой реке.
С каждым мигом все шире, ширеИ светлей, и светлей река,Я в совсем неведомом мире,И ладья моя так легка.
Красный идол на белом камнеМне поведал разгадку чар,Красный идол на белом камнеГромко крикнул: — Мадагаскар! —
В раззолоченных паланкинах,В дивно-вырезанных ладьях,На широких воловьих спинахИ на звонко ржущих конях
Там, где пели и трепеталиЛегких тысячи лебедей,Друг за другом вслед выступалиСмуглолицых толпы людей.
И о том, как руки принцессыДомогался старый женихСочиняли смешные пьесыИ сейчас же играли их.
А в роскошной форме гусарскойБлагосклонно на них взиралКоролевы мадагаскарскойСамый преданный генерал.
Между них быки Томатавы,Схожи с грудою темных камней,Пожирали жирные травыБлаговоньем полных полей.
И вздыхал я, зачем плыву я,Не останусь я здесь зачем:Неужель и здесь не спою яСамых лучших моих поэм?
Только голос мой был не слышен,И никто мне не мог помочь,А на крыльях летучей мышиОпускалась теплая ночь.
Небеса и лес потемнели,Смолкли лебеди в забытье……Я лежал на моей постелиИ грустил о моей ладье.
Замбези
Точно медь в самородном железе,Иглы пламени врезаны в ночь,Напухают валы на ЗамбезиИ уносятся с гиканьем прочь.
Сквозь неистовство молнии белойЧто-то видно над влажной скалой,Там могучее черное телоНалегло на топор боевой.
Раздается гортанное пенье.Шар земной обтекающих музНепреложны повсюду веленья!..Он поет, этот воин зулус.
«Я дремал в заповедном краалеИ услышал рычание льва,Сердце сжалось от сладкой печали,Закружилась моя голова.
Меч метнулся мне в руку, сверкая,Распахнулась таинственно дверь,И лежал предо мной, издыхая,Золотой и рыкающий зверь.
И запели мне духи тумана:— Твой навек да прославится гнев!Ты достойный потомок Дингана,Разрушитель, убийца и лев! —
С той поры я всегда наготове,По ночам мне не хочется спать,Много, много мне надобно крови,Чтобы жажду мою утолять.
За большими, как тучи, горами,По болотам близ устья рекиЯ арабам, торговцам рабами,Выпускал ассагаем кишки.
И спускался я к бурам в равниныПринести на просторы лесовВосемь ран, украшений мужчины,И одиннадцать вражьих голов.
Тридцать лет я по лесу блуждаю,Не боюсь ни людей, ни огня,Ни богов… но что знаю, то знаю:Есть один, кто сильнее меня.
Это слон в неизведанных чащах,Он, как я, одинок и великИ вонзает во всех проходящихПожелтевший изломанный клык.
Я мечтаю о нем беспрестанно,Я всегда его вижу во сне,Потому что мне духи туманаРассказали об этом слоне.
С ним борьба для меня бесполезна,Сердце знает, что буду убит,Распахнется небесная безднаИ Динган, мой отец, закричит:
— Да, ты не был трусливой собакой,Львом ты был между яростных львов,Так садись между мною и ЧакойНа скамье из людских черепов!» —
Дамара