XXXII
Ультиматум Денизы Готье
Когда Флоранс вернулась в гостиницу «Кок-ан-Пат», Жозеф Арну, прочитав послание Денизы, с победоносным видом обратился к членам семьи, собравшимся вокруг него:
– Что я вам говорил? Вот с замужеством Флоранс все и решено. В этом письме, содержание которого вы можете узнать, если хотите, гражданка Готье делает нам честь и просит руки нашей маленькой сестры для своего брата.
– А что с приданым? — тревожно спросила Агнесса.
– Разве можно говорить о деньгах, когда люди любят друг друга? А вы ведь оба влюблены, моя милая? — обратился Жозеф к Флоранс.
– Да, Филипп меня любит, и я его также, — просто ответила девушка.
– Прекрасно! Я даю свое согласие.
Однако на каждом совещательном собрании присутствует оппозиция; здесь, на этом семейном совете, ее представляла Марианна:
– Все идет слишком хорошо, я не доверяю Денизе. Один маленький камушек под колеса, и все рухнет.
Старший брат резко перебил ее:
– Свои замечания оставь при себе. Все в моих руках…
В тот день в гостинице «Кок-ан-Пат» все были совершенно довольны. Войдя утром в комнату номер один, чтобы узнать, не нужно ли чего господину Жое Благу, Марианна очень удивилась, когда увидела постояльца абсолютно здоровым: он мог двигать обеими ногами. Девушка не скрыла своего удивления и высказала его слуге миллионера.
– Красавица моя, — ответил ей тот, — вы напрасно поверили всей этой истории. Я такой же иностранец, как вы — парижанка. Меня зовут Пантинуа де Пантен, я уроженец Сен-Жермена, и нога моя так же здорова, как ваш язык. Если в двух словах, то, прежде чем поступить на службу к моему господину, я служил другому человеку и стянул у него одну вещицу. Он, конечно, попросил меня убраться, и я скрылся. Теперь же мой господин как раз поехал свидеться с моим прежним хозяином, с которым я вовсе не желаю встречаться. Вот почему я прикинулся больным, а старый дурак в это поверил… А теперь мне хочется есть, прикажите подать завтрак и восемь бутылок хорошего вина.
– Восемь бутылок?
– Для начала хватит.
– Для начала?
– Нас же будет четверо. Разве у вас не три брата?
– Три, и что с того?
– Разумеется, я их приглашаю! Истинный дворянин никогда не пьет один. Чем больше компания, тем веселее.
Спустя несколько минут три сына вдовы Шассар уже весело распивали вино и болтали с гостем. На пятнадцатой бутылке последний скатился под стол.
– Сломался! — воскликнул Франциск, заметив, что постоялец упал.
– Ох уж эти парижане! Не вынести какой-то дюжины стаканов!
Старший Арну нахмурился и серьезно проговорил:
– Я не очень-то доверяю этому молодцу. Он слишком расточителен, навязчив и болтлив. Нужно следить за ним.
Двое младших сильно удивились:
– За этим кутилой?
– Да, и если он сказал Марианне правду, то он — ловкий мошенник.
– Ну, этому жалко вспороть брюхо!
– За его здоровье!
– За наше!..
– Молчите! — перебил Жозеф братьев. — Довольно пьянствовать. Будьте готовы прийти мне на помощь!
Приподняв скатерть, он нагнулся под стол и внимательно осмотрел мнимого Жоэ Блага. Тот храпел, лежа на спине. Старший Арну, встав на колени, нащупал сердце пьяницы и коротко приказал:
– Нож.
Ему подали один из тех, что лежали на столе. Жозеф приставил острие ножа к сердцу спящего.
– Что ты делаешь? — изумились братья.
– Ищу место, куда вонзить нож, если окажется, что этот парижанин явился сюда с дурными намерениями.
Жоэ не шелохнулся, дыхание его оставалось ровным и размеренным, а храп не прекращался. Хоть младшие братья и приготовились помочь старшему в случае надобности, они не выдержали и отвернулись. Но Жозеф не вонзил нож в грудь гостя. Снова сев за стол, он сказал:
– Он не пошевелился, сердце его не забилось сильнее, значит, он действительно спит, и мы можем доверять ему.
– А где же мать? — спросил Жозеф у Марианны, когда та вошла в комнату.
– Она воспользовалась моментом, чтобы спуститься в погреб и запереть там золотые вчерашнего путешественника.
– А ты не следила за ней, чтобы узнать, где она прячет клад?
Марианна, пожав плечами, ответила:
– Идите, попробуйте! Собака ходит за ней по пятам, кроме того, она заперла за собой дверь на ключ.
– Ну, это не беда, можно было и подсмотреть, — сказал подвыпивший Франциск.
– Да чего тут толковать, — вмешался Себастьян. — Свернем старухе шею и положим ее туда, где она прячет деньги.
– Ого! — воскликнул Жозеф. — А что вы скажете назавтра тем, кто спросит: «Где ваша мать»? Не нужно начинать дело, которое может обернуться против вас самих. Это можно устроить, я не спорю, но нужно выждать…
– А когда же наступит подходящее время? — спросили все трое.
– Я вам отвечу сегодня вечером. А сейчас перенесем этого пьянчугу на постель и примемся за дело. Мамаша не должна догадываться о той счастливой участи, которая ее ждет.
Еще раз прочитав письмо, старший брат подошел к младшим и сказал:
– Дениза Готье просит меня прийти завтра в павильон, чтобы обо всем поговорить. Я воспользуюсь этим случаем, чтобы предложить ей выбрать одного из нас троих. Что же касается того, о чем мы говорили за столом…
– Ну, что же?
– Это случится той ночью, когда свершатся два брака. Только женившийся не будет принимать в этом участия.
С этими словами Жозеф вышел из комнаты. Франциск, толкнув Себастьяна в бок, проговорил:
– Зуб даю, что выберут его.
– Тем хуже для него. Мы уж постараемся, чтобы она поскорее стала вдовой.
– Послушайте, вы легко можете проверить, обманывает он вас или нет, — сказала Марианна.
– Каким образом?
– Идите завтра вместе с ним. Но так, чтобы он этого не заметил, а вы могли видеть или по крайней мере слышать все то, о чем они будут говорить с Денизой…
– Полно! Разве это возможно?
Марианна с презрением взглянула на братьев и сказала:
– Святая простота! В парке есть деревья, растущие как раз перед окнами павильона… А окна будут открыты, потому что жарко… А потом… — Марианна наклонилась к братьям и что-то прошептала им на ухо.
Франциск воскликнул:
– Однако же ты горазда на выдумки!
– И пусть он только попробует обмануть нас: мое ружье не даст осечки, — сказал Себастьян.
Жозеф, выйдя из комнаты, встретил мать и обратился к ней:
– Зря вы, матушка, проводите столько времени в погребе днем… Можно подумать, что вы приводите в порядок нечто другое, а не бутылки.
– О чем ты говоришь?
– Марианна, Франциск и Себастьян совсем с ума сошли. Мне стоило неимоверных усилий удержать их. Когда-нибудь они подвыпьют, и тогда…
Трактирщица устремила проницательный взгляд на сына, и тот продолжил:
– Вы предупреждены, значит, вооружены.
– Благодарю тебя, Жозеф, ты один будешь моим наследником.
«Надеюсь, черт возьми, — подумал хитрый малый, — и скорее, чем ты думаешь!»
Жоэ Благ между тем бесшумно ходил по комнате, которую еще десять минут назад измерял длиной своего тела. Он был свеж и бодр. Сюртук его висел на ручке двери, прикрывая замочную скважину.
– Дьявол! — выругался он. — Эти крестьяне молодцы! Если хотя бы четверть того, что я вылил между рубашкой и жилетом, попало мне в рот, случилась бы просто беда! Но я счастливо избежал этого печального опыта!.. Кончик ножа оцарапал мне бок! Но это старая шутка! Зато я много чего узнал. Похоже, они хотят избавиться от матери, чтобы завладеть ее деньгами! Но где же она прячет свой клад? Где этот погреб? Где дверь и ключ от нее?
– Вы больны? — послышался из-за двери голос Марианны Арну. — Вы спите или спуститесь вниз ужинать?
Жоэ Благ ответил невнятным мычанием; это заставило Марианну предположить, что он еще не протрезвел.
– Ну, — проговорила она, уходя, — ему хватило. Даже жалко, что такой славный малый — и так слаб на вино.
Услышав шум удаляющихся шагов, Жоэ, подпрыгнув, выкинул антраша, которым бы остался доволен любой балетмейстер.
– Черт побери! — воскликнул он. — Вот я и нашел свой ключ…
Дениза приняла Жозефа Арну на первом этаже павильона. Жервеза осталась наверху, с ребенком. Зная о любопытстве горничной, Дениза усадила посетителя на стул в противоположном конце комнаты. Было ровно три часа пополудни. Жара стояла нестерпимая, и, как верно предположила накануне Марианна, все окна были открыты.
Стул Жозефа находился у окна, под которым он недавно подслушивал разговор брата с сестрой, чем впоследствии так ловко воспользовался. Таким образом, гость сидел спиной к окну, тогда как Дениза стояла прямо перед ним. Черты ее лица, казалось, были высечены из мрамора, но в то же время горькая улыбка, не сходившая с ее губ, ясно указывала на то, что она лишь играет роль, которая ей очень тяжело давалась.