они успели уйти?» – думал Гийом, мрачно ухмыляясь самому себе. Рука безотчетно потянулась к нательному кресту, висевшему на шее. Раньше он частенько просил Господа наделить его силой и бесстрашием, зажимая при этом в руках крест, хотя не испытывал недостатка ни в том, ни в другом. Однако сейчас Гийом замер посреди темного коридора на подходе к своей комнате, сжав в руках крест, и капля пота сбежала у него по виску. Мышцы напряглись, как натянутая тетива лука, по телу прокатилась волна дрожи, но отметить Гийом сумел лишь воспоминание, ворвавшееся в его разум. Это были слова Анселя.
«Я не ношу креста, потому что крест есть орудие мучений Христа, символ истязания, а не истинной веры. И я считаю кощунством поклонение ему. Это все равно, что поклоняться орудию пытки. Не согласен?»
Это звучало логично. Это звучало понятно. И все же…
«Не согласен?»
«Не знаю!» – завопил про себя Гийом.
– Не знаю! – прошипел он сквозь зубы, бросился к зарешеченному редкими прутьями окну в конце коридора и распахнул деревянные ставни. Холодный ночной воздух ворвался в коридор, чуть не сдув пламя с факела в руке графа и разлохматив его и без того всклокоченные волосы. Второй рукой Гийом сдернул с себя крест через голову. Он зажал его в кулаке, замахнувшись в намерении отшвырнуть его прочь, в темноту ночи.
Мгновение застыло вместе с замершим дыханием Гийома де’Кантелё.
Пламя вновь всколыхнулось, когда он прерывисто выдохнул, обессилено опустив дрожащий кулак.
«Боже… Боже, что я делаю?»
Гийом отшатнулся от окна, не разжимая кулака с крестом, захлопнул ставни, быстро добежал до своей спальни и спешно запер дверь, повернув изнутри оставленный в замке ключ. Попятившись от торчащего ключа, словно тот был адским псом, Гийом невольно нервно усмехнулся самому себе.
«Надеюсь, меня хоть никто не видел», – судорожно подумал он, постаравшись отдышаться. На ум не приходило, когда в последний раз он запирался в своей комнате. — «Впрочем, все спят. Не о чем беспокоиться».
Вставив факел в одну из пустующих подставок на стене, он подошел к стоящему под окном столу и аккуратно опустил на него крест. Ненадолго призадумавшись, он снял с руки подарок Элизы, и столь же бережно положил рядом с крестом.
«Чудесно!» – нервно усмехнулся он, глядя на это странное сочетание.
Избавив себя таким образом от терзаний хотя бы до утра, Гийом устало скинул одежду, не потрудившись сложить ее в одном месте, так что она осталась кучками дорогих тканей пренебрежительно лежать на полу. Загасив факел, юный граф рухнул на кровать.
***
На следующий день, пробудившись от сна, в котором Господь милостиво избавил его от сновидений, Гийом решил, что может и хочет разрешить хоть один из мучающих его вопросов уже сегодня. Покончив с делами, коих всегда успевало накопиться много, он вышел за ворота особняка и решительно направился к дому Фелис. Увидев впереди знакомую невысокую фигуру с переливающимися на солнце золотистыми волосами, Гийом счел это добрым знаком.
– Элиза! – окликнул он, ускоряя шаг. Размышления, которые ему долгое время сложно было облечь в слова, сегодня почему-то были готовы сложиться в связную, завершенную речь.
Элиза не успела даже поздороваться. Гийом выпалил ей все, что думал, как на духу, и девушка с округленными от изумления глазами слушала его местами сбивчивую, но воодушевленную и цельную речь, не перебивая.
– Вот, почему я и избегал близости с тобой с того самого дня.
Он замолчал, глядя в ее глаза и тяжело дыша. Элиза попыталась взять себя в руки и придумать, что ему ответить.
Слушая его, она даже приоткрыла рот от удивления. Выглянувшее из-за облаков яркое солнце посветило ей в глаза, и она на миг зажмурилась, а затем несколько раз моргнула и вновь взглянула на Гийома. Судорожно подыскивая нужные слова, она поправила пучок трав, который чуть не выронила из рук, когда он окликнул ее.
– То есть, – она сглотнула тяжелый ком, вставший в горле, и с легкой недоверчивостью проследила за его выражением лица, – ты считал, что, если я отдамся тебе, это будет оскорблением… истинных чувств?
В собственном исполнении эта мысль показалась ей еще более нелепой и безумной, чем она звучала в устах Гийома пару мгновений назад. Не удержавшись, Элиза посмотрела на молодого графа, как на умалишенного. В этот момент она уже и в собственном благоразумии была уверена не до конца. Однако Гийом, как ни странно, не услышал в ее словах ничего безумного. Он оставался тверд в своих убеждениях и подтвердил их кивком.
– Да, я так считаю. Я не сказал, что разобрался в этом до конца. Просто понял, что зря не говорил тебе всего этого.
– Да, – издав обиженный смешок, больше похожий на кашель, согласилась Элиза. – Зря не говорил несколько лет.
– Но ведь сейчас сказал, – парировал Гийом, и в его голосе скользнуло легкое недовольство.
– Что ж… – Элиза прочистила горло, с трудом вернув себе предательски севший голос. – Спасибо…
– Теперь ты понимаешь, – удовлетворенно заявил Гийом, расплывшись в привычной самодовольной улыбке, которая на похудевшем лице с еще не ушедшими кругами под глазами смотрелась чуть ли не устрашающе.
– Как сказать, – скептически проговорила Элиза, приподняв одну бровь.
– Не начинай, – устало нахмурился Гийом.
– То есть ты испытываешь ко мне… чувства. Но не хочешь делить со мной постель…
– Примерно так, да. Пока – так.
Глядя на ее поджатые губы, Гийом снисходительно усмехнулся, притих, а затем неожиданно тепло улыбнулся, глядя на нее сверху вниз.
– Ты очень дорога мне, Элиза.
Она вновь изумленно уставилась на него. Его перепады в настроениях, его откровения, его позиции – все это было таким странным для нее. Пожалуй, больше никто не мог сбить ее с толку так часто.
«Что ты такое, Гийом де’Кантелё?» – нервно усмехнулась она про себя.
Глядя в его потеплевшие глаза, она, наконец, смягчилась и вернула ему улыбку.
– Взаимно.
Некоторое время они стояли, глядя друг на друга. Лесная ведьма, любовно сжимавшая в руках пучок полевых трав, и юный граф, положивший руку на рукоять висящего на поясе меча – не с угрозой, а просто потому, что ему нравилось чувствовать оружие в руке.
– Ну что же. Мне пора. Прости. Дела! – вдруг встрепенулся Гийом, расплылся в широкой улыбке, хитро сверкнув глазами, учтиво поклонился, приложив руку к груди, развернулся, и зашагал к особняку.
Элиза опомнилась лишь через несколько мгновений, нахмурилась и вновь приоткрыла рот – на этот раз от возмущения. Правда, почти сразу же прыснула от смеха.
– Да чтоб тебя! – воскликнула она вслед Гийому со смесью досады