в деревню к гончарных дел мастеру, прежде чем случилось досадное происшествие. – Могу забрать.
Элиза лишь сейчас опомнилась и, энергично кивнув, сбросила с себя легкую растерянность.
– Ох… спасибо, Рени, – улыбнулась она.
Рени, забрав корзину, слегка поклонилась Гийому:
– Спасибо, что появился так вовремя и помог, – сказала она.
Он в ответ гордо ухмыльнулся и расправил плечи, словно бы говоря: «кто, если не я». Похоже, Рени прекрасно поняла его ответ и кивнула. Уже через мгновение она засеменила в сторону дома.
– Лучше ты мне ответь: вот что бы вы делали, не появись я? – спросил Гийом, переведя взгляд на Элизу.
Та виновато опустила голову.
– Думаю, рванули бы к лесу изо всех сил. Вряд ли эти двое ориентируются там, а гнаться за нами или забивать свои головы планами мести и жалобами, как мне кажется, они бы не стали. Просто не сумели бы удержать мысль в своих пустых головах так надолго. – Элиза презрительно хмыкнула.
– Я бы не был так уверен, – вкрадчиво проговорил Гийом, подходя к ней ближе. Элиза неопределенно повела плечами, вновь смутившись.
– Они могли бы, – она нахмурилась, – побежать жаловаться тебе. Вряд ли твоему отцу, дело ведь пустяковое. А ты сказал бы им то же, что и сейчас. Ведь сказал бы?
Казалось, Гийом искренне задумался над ее вопросом.
– Скорее всего, да.
Элиза присмотрелась к нему более внимательно и поняла, что всколыхнуло в ее сердце печаль. С момента их последней встречи Гийом осунулся, кожа стала еще бледнее, под глазами наметились темные круги, а черты лица – и без того острые – заострились сильнее прежнего. При этом регулярные тренировки, которым он посвящал немалую часть времени, отражались на его сложении.
– У тебя такой вид, – хмыкнула Элиза, стараясь за небрежностью тона скрыть истинное беспокойство. – Ночами не спишь, что ли?
– Частенько, – осклабился Гийом.
– Почему? – Элиза не смогла удержаться и нахмурилась.
– Читаю. И, – он отчего-то помедлил, – молюсь.
– Молишься? – опешила Элиза.
– Да, молюсь. Я христианин. Что тебя в этом так удивляет? – Он отчеканил это с несвойственной для него холодностью. Элиза опустила взгляд.
– Просто раньше за тобой такого не водилось, – она вздохнула и заставила себя вновь поднять на него глаза. – А о чем?
– Что – о чем? – спросил он с некоторым раздражением.
– О чем ты молишься? – Элиза постаралась, чтобы ее уточнение прозвучало как можно мягче.
Гийом несколько мгновений медлил с ответом, словно боролся с чем-то внутри себя, но затем все же решил сказать:
– Прошу помощи и прощения за свои сомнения. Я ведь не имею… не имею на них права. – Он опустил голову, с искренней печалью уставившись себе под ноги.
Элиза застыла. Это было так непохоже на него! Так странно и так чуждо!
– Я не думала, что ты так сильно, – она помедлила, поджав губы, – беспокоишься по этому поводу.
Голос ее предательски сел. Она старалась проявить участие, чувствуя, что душу Гийома что-то мучает, но, как ни силилась, не могла понять, о каких сомнениях речь.
– Я и сам не думал, – невесело усмехнулся Гийом, расщедрившись на новое откровение. – Если честно, я не говорил этого никому, кроме тебя.
Элиза обомлела. Она не знала, что ответить. Поблагодарить за доверие? Попросить объяснить подробнее, о чем он говорит?
От ее растерянности уголки губ Гийома поползли вверх, сложившись в подобие прежней улыбки, однако по лицу тут же пробежала печальная тень, а глаза сделались задумчивыми. Элиза почувствовала себя беззащитной под его взглядом и невольно огляделась, словно ища поддержки у сельского пейзажа. Молчание становилось тягостным. В отчаянной попытке нарушить его, Элиза вдруг выпалила:
– Послушай, а кто такая Изольда?
Гийом изумленно приподнял бровь:
– К чему вопрос?
– Да один из этих твоих… приятелей назвал меня так. Сказал, что я, словно ожившая златовласая Изольда. Это какое-то христианское, – она пожевала губу, подбирая нужное слово, – божество? Как… как Мать-Мария? Или Дева… – Элиза невольно зарделась. – Прости, я, наверное, все перепутала…
Отчего-то Гийом смутился не меньше. Невежество Элизы временами все еще заставало его врасплох.
– Ох, нет, – нервно усмехнувшись, ответил он. – Дева Мария, Богоматерь – это мать Иисуса Христа, Спасителя, сына Божьего. А Изольда – это девушка из одной легенды. Не библейской. И у нее были золотые волосы, как у тебя. Пожалуй, неплохое сравнение. А ты ни разу не слышала песен? Менестрели любят петь баллады об истории Тристана и Изольды.
– Менестрели, забредающие в наши края, предпочитают петь под сводами залы в твоем доме, а не на улицах, – мрачно отозвалась Элиза.
Мрачность в ней вызывала вовсе не тоска по дому Гийома – там она чувствовала себя неуютно и терпеть это была готова только ради общества юного графа. Именно этого общества ей и не хватало. Вдобавок на ум Элизе отчего-то пришло вскользь брошенные слова Фелис о том, что именно бродячего менестреля она выбрала отцом для своего ребенка. Прежде это не вызывало в девушке никаких чувств, а сейчас почему-то всколыхнуло неприязнь.
– Оно и понятно, – протянул Гийом. – В моем доме можно заработать своей музыкой куда больше, чем на сельской площади.
Элиза закатила глаза.
– В общем, как ты понял, я не слышала песен. Расскажешь, о чем эта легенда?
– Ох… – Он тяжело вздохнул, старательно вспоминая. – Я, вообще-то, не очень хорошо помню суть.
Элиза посмотрела на него почти умоляюще, и перед этим взглядом Гийом не устоял.
– Ну, это история про любовь. – Он заговорил протяжно, картинно закатывая глаза и чуть кривляясь.
Элиза просияла. Пусть Гийом все еще казался изможденным, в нем наконец проскользнули отголоски прежнего юноши, который был ей так дорог.
– Тристан был рыцарем, а Изольда – прекрасной белокурой дамой. Королевой, обещанной королю, которому служил Тристан. И он… Тристан, то есть… вез Изольду на корабле, чтобы… гм… вручить ее будущему мужу. Но они, если верить легенде, по ошибке выпили любовный напиток и воспылали друг к другу страстью. Не знаю про любовный напиток, думаю, они просто… – К удивлению Элизы, Гийом вдруг непривычно запнулся и поджал губы, словно осуждая себя. – В общем, Изольда изменила будущему мужу. Не помню, что там было дальше, но знаю, что они с Тристаном тайно встречались. – Он вновь опустил столь симпатичные ему прежде детали, неприязненно нахмурившись. – А потом Тристан уехал совершать подвиги. Там он женился, но не мог забыть Изольду, а жену свою так и не полюбил. Однажды Тристана смертельно ранили, и он попросил послать за Изольдой, чтобы последний раз в жизни поговорить с ней. Попросил, чтобы, если она согласится, ее привезли на корабле с белым парусом, если