любят, вы вдруг узнаете, что на деле они всегда вас ненавидели, и вам становится горько. Печальная история. А теперь представьте ту же самую ситуацию, только вот в конце правда вам так и не открывается. Причинен ли вам ущерб, и если да, то какой? Или давайте попробуем проанализировать то же самое, но со стороны: вы видите, как обманывается другой человек, с удовольствием проживая ту жизнь, которая вызвала бы у него отвращение, знай он всю правду, но правды-то он и не знает. Стоит ли завидовать такому человеку? Платон считал, что нет.
Законы, 730c–d
АФИНЯНИН. Такой человек внушает доверие, но его не внушает тот, кому мила добровольная ложь; кому же мила невольная ложь, тот безрассуден. Однако ни то ни другое не заслуживает зависти. Ведь никому не мил невежда, не заслуживающий доверия; его легко распознают по прошествии некоторого времени, и он сам себе подготовляет в конце жизни тяжкое одиночество старости. Жизнь его потечет сиротливо, все равно, живы ли его друзья и дети или же нет.
Для подобных ситуаций нет общего ярлыка: это несчастья, о которых сами несчастные не ведают и которые не причиняют им ощутимых страданий, но которых любой человек – включая и их самих – предпочел бы избежать, если бы был достаточно осведомлен. (По сути, рассмотренные кейсы можно уподобить случаям, где существует большой разрыв между субъективным счастьем человека и его эвдемонией – идеей, которую мы изучим в следующей главе.) Назовем их сократическими несчастьями, поскольку они симметричны сократическим благам. Ведь здесь вы тоже не догадываетесь, что страдаете.
Сократические несчастья – явление распространенное, они есть часть удела человеческого. Представьте кого-нибудь, кто поступает неэтично или необдуманно, но ему это сходит с рук, и он доволен. Такого человека можно рассматривать как пациента с деменцией: его состояние, возможно, и не ухудшается, но он пребывает в постоянной слабости ума, не осознает своей беды, а потому с безразличием или враждебностью реагирует на тех, кто ему о ней сообщает. Такие люди часто находятся в хорошем настроении, однако, будучи знакомыми с ними, вы начинаете бояться такого их состояния. Над этим страхом полезно поразмыслить; не исключено, что вы придете к осознанию того, что Сократ ощущал бы примерно то же самое, если бы ему довелось наблюдать за вашей жизнью. Его задача – встряхнуть нас, пробудив от той разновидности слабоумия, которой подвержен каждый. И чем больше мы на самом деле нуждаемся в помощи, тем меньше мы ее желаем. Вспомним, что говорил Сократ своим судьям:
Апология, 31а
Другого такого вам нелегко будет найти, о мужи, а меня вы можете сохранить, если вы мне поверите. Но очень может статься, что вы, как люди, которых будят во время сна, ударите меня и с легкостью убьете, послушавшись Анита, и тогда всю остальную вашу жизнь проведете во сне, если только бог, жалея вас, не пошлет вам еще кого-нибудь.
Разум сократика оценивает себя с тем же ужасом и той же тревогой, которые вы ощутили бы, если бы осознали, что находитесь на ранних стадиях слабоумия, и которые, приложив силы, можно все-таки обратить вспять. В этом случае вы взялись бы за себя со всей энергией, на какую способны. А это (в той или иной степени) и есть ваш случай – как, впрочем, и случай каждого.
Все мы страдаем от сократических несчастий. Мы говорим, поступаем, да и вообще живем так, что обязательно впали бы в стыд и ужас, если бы честно отвечали на самые трудные вопросы, касающиеся нашей жизни. Именно поэтому мы этого не делаем. С течением лет наш недуг становится все серьезнее, и его все труднее не замечать. Приняв ошибочное решение, мы бросаемся защищать его. (В качестве упражнения попробуйте дать определение «ошибочному решению» с сократической точки зрения.) Ранее упоминались случаи, когда люди под конец жизни осознавали, что всю дорогу в чем-то ошибались. Реальные истории такого типа редки не потому, что люди редко оказываются в таком положении, а потому, что в конце жизни подобное прозрение слишком дорого обходится. Отсюда и язвительные слова Сократа об ораторах в судах, которые потратили значительную часть своей жизни, обучаясь говорить то, за что им платят, или то, что хотят услышать их клиенты и присяжные:
Теэтет, 173a–b
От всего этого люди становятся ожесточенными и хитрыми (они знают, как польстить господину речью и угодить делом), с мелкой и кривой душой. Величие, прямоту и независимость с малых лет у них отняло рабство, принудившее их к коварству, угрозами и страхом отравившее нежные еще души, и, кто не сумел вооружиться сознанием истины и права, те не перенесли всего этого, но, обратившись вскоре ко лжи и взаимным обидам, совершенно согнулись и сломились, и теперь, превратившись из детей во взрослых людей, они, совсем не имея разума, почитают себя искусными и мудрыми.
На свет сократического прожектора не так больно смотреть, когда он направлен на небольшие участки жизни или когда мы молоды и еще не приняли столько неверных решений, чтобы потом пришлось о них жалеть. И не стоит сокрушаться из-за того, что самые трудные вопросы даются тяжелее всего. Перед нами всегда открываются новые шансы обрести сократические блага или избежать сократических несчастий. И это еще один ответ на вопрос о том, для чего нужен метод Сократа.
Сократические несчастья могут быть как индивидуальными, так и частью культуры. Порой целое общество может страдать от беды, о которой не подозревает, но зато она с несомненностью являет себя посторонним – или «своим», когда те спустя какое-то время оглядываются назад. Несчастья причиняются как регрессом, так и неудачами в прогрессе; культура порой медленно учится или забывает истины, которые ей когда-то были известны, а также причины, в силу которых эти истины важны. С этими общими паттернами так или иначе сталкивался каждый. Я упоминаю о них потому, что иногда их можно рассматривать с сократической точки зрения, которая, собственно, нас и интересует. Несчастье может возникнуть из-за того, что общество не видит точек напряжения в собственной системе ценностей: либо лишь немногие их подмечают, либо мало тех, кто готов о них слушать. Истина может показаться слишком неудобной, чтобы взяться за ее изучение или, наоборот, недостаточно неудобной, чтобы требовать исправлений. Экономика и технологии, которые экономику меняют, сильно влияют на готовность людей воспринимать такую напряженность всерьез. Когда цена столкновения с истиной снижается (или цена невежества возрастает), люди более охотно задают вопросы о ней и отвечают на них. И наоборот.
14
Сократическая этика
Основная тема этой книги – сократический метод, то есть набор идей о том, как думать, а не о том, о чем думать. Тем не менее в ранних диалогах, где метод представлен лучше всего, Сократ кое-что говорит о том, как жить хорошо. Эти заявления интересны как сами по себе, так и из-за того, что помогают ответить на естественный вопрос: все-таки к каким же практическим выводам ведут сократические рассуждения и способны ли они вообще к чему-нибудь привести? Иначе говоря, к какого рода убеждениям сократический метод привел самого Сократа?
Добродетель и счастье. Конечная цель сократической философии – эвдемония. Я буду переводить это слово как счастье, что является его самым распространенным переводом[186]. Некоторые считают, что более удачным переводом было бы «благополучие» или «хорошая жизнь». Проблема возникает из-за того, что в английском языке счастье воспринимается как состояние субъективное: быть счастливым – значит хорошо себя чувствовать. Но у эвдемонии есть объективный аспект. Она подразумевает суждение со стороны о том, что у кого-то все хорошо. Она означает хорошую жизнь, а не просто хорошее настроение; хорошая жизнь – это та, правильной реакцией на которую будет ощущение счастья. Люди, как известно, могут получать удовольствие и отвратительными способами – таких нельзя называть счастливыми в древнегреческом смысле, даже если они, по мнению кого-то, хорошо проводят время. Противоположность счастливого человека с этой точки зрения – не мрачный или депрессивный, а убогий или жалкий.