class="p1">В наши дни такой взгляд на счастье иногда требует корректировки (и она полезна), но для Античности он вполне обычен. Сократ видит в достижении счастья в упомянутом смысле главную цель человеческой жизни. Все хотят жить хорошо; если философия приводит к такому результату, то в ее защиту больше не нужно ничего говорить. Героиня платоновского диалога сформулировала эту идею так:
Пир, 205a
– Спрашивать, почему хочет быть счастливым тот, кто хочет им быть, незачем. Твоим ответом вопрос, по-видимому, исчерпан.
Сократ в некоторой степени приравнивает счастье к благу или к добродетели (в какой именно степени – мы скоро обсудим).
Критон, 48b
СОКРАТ. Считаем мы еще или не считаем, что всего больше нужно ценить не самое жизнь, но жизнь хорошую?
КРИТОН. Конечно, считаем.
СОКРАТ. А что хорошее, прекрасное, справедливое – все это одно и то же, считаем мы или нет?
КРИТОН. Считаем.
Евтидем, 282а
СОКРАТ. Поскольку мы все стремимся к счастью и, как оказалось, мы счастливы тогда, когда пользуемся вещами, причем пользуемся правильно, а правильность эту и благополучие дает нам знание, должно, по-видимому, всякому человеку изо всех сил стремиться стать как можно более мудрым. Не так ли?
КЛИНИЙ. Так.
Горгий, 470e
СОКРАТ. Людей достойных и честных – и мужчин, и женщин – я зову счастливыми, несправедливых и дурных – несчастными.
Не вызывает сомнений, что Сократ тесно связывал счастье с добродетелью, однако ученые спорят о конкретной природе этой взаимосвязи в его мировоззрении. Если следовать самой буквальной трактовке его слов, то добродетель выступает единственным истинным благом. Она необходима для счастья и достаточна для него. Иногда эту идею называют «тезисом об идентичности», поскольку в ней утверждается, что добродетель и счастье – одно и то же[187]. С этой точки зрения нам не следует относиться к деньгам или даже к здоровью как к истинным благам, поскольку они лишь средство для достижения других целей. Подумайте о политическом деятеле или, скажем, о судье, которых хвалят за умение убеждать. Но действительно ли убедительность является добродетелью? Ведь все зависит от того, для чего она используется, не так ли? Сила убеждения может сделать хорошего лидера более эффективным; однако в руках порочного человека она лишь усугубляет зло и делает обладающего ею еще более зловещим. В подобном свете Сократ рассматривает большую часть вещей, которые обыденно считаются благом: среди них деньги, власть и даже здоровье. Они хороши, когда вы используете их мудро, и плохи, когда вы распоряжаетесь ими плохо. По-настоящему важное значение имеет лишь мудрость, или добродетель (позже мы увидим, что Сократ не делает между ними разницы). Это единственные блага, которые остаются таковыми в любой ситуации, единственные надежные источники хорошей жизни, или счастья. В известном отрывке из «Евтидема» Сократ делится следующим рассуждением.
Евтидем, 281d–e
– В целом же, Клиний, – сказал я, – как представляется, все то, что мы раньше назвали благами, не потому носит это имя, что по самой своей природе является таковым, но вот почему: если этими вещами руководит невежество, то они – большее зло, чем вещи противоположные, причем настолько большее, насколько сильнее они подчиняются руководящему началу, выступающему как зло; если же их направляют разумение и мудрость, то они скорее будут добром; само же по себе ни то ни другое ничего не стоит.
– Похоже, – заметил он, – что дело обстоит именно так, как ты говоришь.
– Какой же вывод сделаем мы из сказанного? Не тот ли, что из всех остальных вещей ничто не есть ни добро, ни зло, а вот из этих двух – мудрости и невежества – первая есть благо, второе же – зло?
Он согласился.
Некоторые читатели не уверены в том, что Сократ отождествляет добродетель и счастье целиком и полностью. Они ссылаются на другие отрывки, где он называет благом не только добродетель или же выдвигает предположения о том, что даже добродетельная жизнь при определенных условиях не стоит того, чтобы жить[188]. Намечающееся здесь противоречие довольно тонко и, вероятно, неизбежно, поскольку трудно согласовать между собой все высказывания Сократа на эту тему, приводимые в разных диалогах. Особенно часто исследователями дебатируется вопрос о том, считает ли Сократ добродетель достаточным условием для благой жизни, или для нее нужно что-то еще. Доводы на эту тему невозможно изложить в кратком виде. Тем не менее позвольте мне представить главную альтернативу «тезису об идентичности», предложенную после долгого обсуждения Грегори Властосом:
Утвердив добродетель в качестве высшего блага, одновременно необходимого и достаточного для счастья, давайте позволим счастью иметь множество меньших составляющих вдобавок к добродетели. В эту категорию входит все, что Сократ причислял к неморальным благам: здоровье, богатство и так далее. В отрыве от добродетели каждое из них оказалось бы бесполезным. Но в сочетании с добродетелью (то есть при добродетельном использовании) они в некоторой степени увеличивали бы счастье[189].
Разница между этим и «тезисом об идентичности», возможно, интересна, но с практической точки зрения весьма скромна. Все согласны с тем, что в сократической философии счастье отождествляется с добродетелью – и, следовательно, с мудростью, и, следовательно, со знанием – либо целиком, либо почти целиком. При этом, однако, сохраняются разногласия по поводу того, чем именно была добродетель в глазах Сократа – средством достижения счастья или важнейшей составляющей счастья. Эту дискуссию я тоже продолжать здесь не буду, ограничившись сноской, адресованной заинтересованному читателю[190].
Сократическое видение счастья, какую бы из версий вы бы ни предпочли, наделяет практикующего сократика иммунитетом в отношении большинства бед. На суде Сократ произносит следующие слова:
Апология, 30c–d
Мне-то ведь не будет никакого вреда ни от Мелета, ни от Анита [обвинителей] – да они и не могут мне повредить, потому что я не думаю, чтобы худшему было позволено вредить лучшему. Разумеется, он может убить, изгнать из отечества, отнять все права. Но ведь это он или еще кто-нибудь считает все подобное за великое зло, а я не считаю; гораздо же скорее считаю я злом именно то, что он теперь делает, замышляя несправедливо осудить человека на смерть.
Обычные жизненные неурядицы или, если уж на то пошло, даже и необычные, никак не задевают Сократа. Конечно, ему могут причинить физический вред. Но поскольку его счастье – то есть добротность его жизни – зависит от его собственной добродетели (или мудрости, или понимания), то все определяется им самим. Как мы скоро увидим, эта идея оказала заметное влияние на стоиков.
Добродетель как знание. Предположим, что хорошая жизнь сводится к жизни, прожитой добродетельно. Но что же тогда есть добродетель?[191] Сократ считает, что это форма знания; соответственно, порок в таком случае оказывается разновидностью невежества. Обе эти идеи, вместе взятые, можно упростить до сократического уравнения с тремя элементами: счастье = добродетель = знание[192].
Слова Сократа о том, что добродетель и знание – это одно и то же, могут удивить. Ведь знание представляется чем-то таким, что пребывает у нас в голове, а добродетель, скорее, кажется свойством совершаемых нами поступков. Таким образом, получается, что можно обладать одним, не имея при этом другого. С каждым случается, когда мы знаем, что тот или иной поступок был бы добродетелен, но не совершаем его. На древнегреческом это называется акрасией, что означает поведение вопреки здравому смыслу или отсутствие воли.