Читать интересную книгу Время не ждёт - Ваграм Апресян

Тускло горел огонь лампы, ложась желтоватыми бликами на строгие солдатские лица. На стены падали огромные неуклюжие тени. В углу мерцала позолота иконы, золотыми казались и рыжие ресницы Фокина. Мигая, они то гасили, то вновь зажигали искры горящих любопытством маленьких круглых глаз. Широкогрудый бомбардир Коровин с гранитным лицом сидел, неподвижно, углубившись в думы. Даже неразговорчивый, всегда невозмутимо уравновешенный Ткаченко подался вперед, впиваясь глазами в тонкие листки, в которых, казалось, была заложена какая-то непонятная, завораживающая сила. Гвардейцы молчат, они поняли смысл прочитанного без разъяснений. Игнатьев видит это по их лицам и тоже молчит.

Далее в манифесте говорится о росте политической сознательности трудящихся, о предательстве социалистов западных государств и вождей Второго интернационала; о том, что поражение царской монархии было бы сейчас наименьшим злом, ибо она является злейшим врагом трудящихся; о задачах Российской социал-демократической рабочей партии.

«Превращение современной империалистической войны в гражданскую войну есть единственно правильный пролетарский лозунг...

Только на этом пути пролетариат сможет вырваться из своей зависимости от шовинистской буржуазии и, в той или иной форме, более или менее быстро, сделать решительные шаги по пути к действительной свободе народов и по пути к социализму».

— Мудрый человек написал эту статью, — говорит под конец Ткаченко и с каким-то небывало гордым видом смотрит на сидящих.

— А чья фамилия стоит там внизу? — интересуется Татищев.

— Подписано: Центральный комитет РСДРП, но мне известно, что манифест написал Ленин, — отвечает Игнатьев.

— Ленин?! Слыхали о нем, да и вы говорили о Ленине не раз. Раскажите о нем подробнее, если можете, — просит Коровин.

— Могу, я ведь с ним лично знаком, встречался с Лениным в Париже.

Глаза солдат загораются любопытством. Они страшно удивлены. Как, такой великий человек, о котором идет столько слухов на фронте, знает Игнатьева? Вот, оказывается, какой он, прапорщик Александр Михайлович, вот, значит, с каким человеком завели они дружбу! Игнатьев сразу вырастает в глазах гвардейцев. А как же иначе? Ведь его знает легендарный Ленин!

Игнатьев рассказывает о Ленине. Оказывается, Владимир Ильич одного с ним роста, с высоким лбом, с лысиной, с мудрым прищуром глаза и говорит чуть с картавинкой. Словом, обыкновенный человек. Однако нет предела его учености, он лучше всех знает нужды простого народа, любит его, смертельно ненавидит его врагов — помещиков и капиталистов. В заключение беседы Игнатьев обращается к Фокину:

— Вы поняли теперь, Лука Гордеич, что всем нам следует принять новую присягу во имя правды и свободы. Полагаю, что лозунги манифеста нашей партии станут для всех вас священной,- нерушимой присягой верности делу народа, делу приближающейся революции.

Наступила торжественная тишина. Фокин часто заморгал ресницами, стараясь понять смысл сказанного, спросил прапорщика:

— Дозвольте спросить, Александр Михайлович, тут неувязка какая-то получается. Вы сами стоите за Ленина, а на деле выходит, идете супротив него... Как это понять?

Солдаты переглядываются, пораженные бойкостью еще недавно забитого Фокина. Игнатьев весело хмурится, догадываясь, о чем будет речь. Фокин продолжает без оглядки:

— ...Товарищ Ленин требует, чтобы наша российская буржуазия была побита, терпела, как говорится там, поражение, а вы выдумываете новый прицел, чтобы защищать ее, окаянную. Куда это годится?

— Друг мой, Лука Гордеич, — отвечает Игнатьев, давно ожидавший, что ему зададут такой вопрос, — мы должны подготовить к революции не только умы и сердца людей, но и средства для защиты ее от врагов, от буржуазии. Не успеем мы испытать, усовершенствовать мой оптический прицел, как начнутся революционные события. Они назревают с каждым днем. Время не ждет. Мой прицел должен служить защите восставших городов от аэропланов врагов революции. И еще одно: я уверен, что Ленин одобрит мое изобретение.

Ткаченко сердито косится на Фокина:

— Хоть твои рыжие волосы и перебиваются сединой, а зелен ты, Лука Гордеич, учить прапорщика. Твое дело слушать и наматывать на ус, понял?

— Неверно вы, Григорий Григорьевич, рассуждаете. Все сомнения, если они у кого есть, должны быть высказаны здесь, чтобы у товарищей не возникало потом никаких вопросов, — мягко, но внушительно говорит Игнатьев.

На прощание он желает им спокойной ночи, и по тому, как солдаты особенно горячо пожимают ему руку, Игнатьев чувствует и понимает, что его усилия дали хорошие всходы. Довольный достигнутыми им результатами, он вскоре засыпает сном честно потрудившегося человека.

Три самолета

Ход со двора выводил к овину, за которым лежал пустынный огород, а дальше начиналось поле. Утром Игнатьев оделся и пошел гумнами к огневым точкам. Вдруг он остановился, увидев ползущего на четвереньках к овину бомбардира Удода. Там копошились куры. Стало ясно, куда солдат держит путь. Хозяйка недавно уже жаловалась на Удода. Спрятавшись за дощатой стеной строения, Игнатьев заметил сидящих невдалеке Шлыкова и Кавуна. Оба вдохновляли своего друга на «подвиг». Удод подобрался к птицам и бросил горсточку зерна. Те доверчиво кинулись на угощение, Удод присел, продолжая подбрасывать корм все ближе и ближе к себе. Птицы клевали зерна, не спуская глаз с искусителя: клевали и отступали, клевали и бочком пятились назад. Однако две курицы оказались забывчивее других, и Удод словил их. Ловко зажав между колен одну курицу, он поспешно открутил голову другой и отбросил ее на землю позади себя. Хотел, было, поступить таким же образом со второй курицей, но неожиданно встретился с возмущенным взглядом подошедшего Игнатьева. Удод широко, простовато улыбнулся прапорщику, зачем-то погладил по спине перепуганную курицу, ласково приговаривая:

— Курочка рябенькая, красивая, хорошенькая, цып-цып-цыпочка, иди, иди погуляй, милая, — и отпустил ее. Потом стремглав вскочил на ноги молодцевато отчеканил:

— Здравия желаю, ваше благородие!

— Здравствуйте лейб-гвардии рядовой Удод, — ответил Игнатьев, пронизывая его глазами.

Шлыков и Кавун моментально исчезли. Удод старался заслонить собой обезглавленную птицу, но не сумел. Прапорщик увидел последнее конвульсивное движение умерщвленной курицы. Он приблизился к солдату почти вплотную. Взгляды их снова встретились. Удод часто-часто замигал.

— Вы очень нежно ласкали курицу, Удод, вы ее любите?

— Так точно, отчего ж не любить, птица мирная.

— Поэтому вы мирной птице голову оторвали?

— Никак нет.

— С этой курицей вы разделались?

— Мм-м... Так точно!

— Запутались, Удод. Деньги у вас есть?

— Есть вашбродие, пятиалтынный.

— Мало.

Удод ломал голову: «На что ему деньги? Неужто взятку хочет?» Игнатьев засунул руку в карман, достал три рубля, протянул их солдату и сказал:

— Возьмите, оплатите убыток, который вы причинили хозяйке, и впредь не поступайте так.

Удод растерянно кивнул головой, держа руку под козырек. Он сгорал от стыда и ни за что не хотел принять денег.

— Возьмите, говорю, и передайте вдове. Об исполнении доложите мне! — приказал прапорщик.

— Есть доложить, вашбродие! — выпалил солдат, а сам стыдливо отвел в сторону большие глаза, не зная, как бы ему побыстрее избавиться от этого необычного офицера.

Взяв деньги и подняв по требованию прапорщика курицу, он чеканным шагом направился к дому хозяйки. Игнатьев глянул на его пылающие красные уши и улыбнулся.

Игнатьев заторопился к огневым точкам, опасаясь как бы в такую погоду не появились опять вражеские самолеты. Гвардейцы тоже учли изменившуюся обстановку и привели орудия в боевую готовность. Игнатьев подошел к прибору и быстро заменил старую дугообразную шкалу новой, с более дробным делением. Усовершенствования он вносил все время, однако пока не добился ощутимых результатов.

В штабе бригады, где суждения о новом прицеле выводились из донесений Рощина, заколебались. Поддерживая изобретение вначале, Рощин рассчитывал, что быстрый успех оптического прицела и ему, командиру дивизиона, принесет славу. Неудачи же с испытанием прибора вызвали у Рощина раздражение. Штабс-капитан всячески третировал Игнатьева, говорил, что он только мешает нормальному ведению стрельбы, что пора убрать его игрушку, а самого заставить заняться чем-нибудь более полезным. Возросшую меткость огня Рощин объяснял накоплением опыта у зенитчиков. Дмитриев, напротив, утверждал, что гвардейцы стали стрелять метче благодаря новому прицелу. Бесспорным оставалось одно: прибор автоматически определял угол прицела и с помощью данных наблюдательного пункта — высоту полета аэроплана. Это давало большой выигрыш во времени. Командир бригады выслушал обоих офицеров и приказал продолжать опыты.