Галя, сидя на своём чемодане, сквозь слёзы наблюдала за стариком. Он наконец отвязал лодку. А Галя больше не стыдилась своих слёз. Душевные силы окончательно покинули её. Старик почувствовал её взгляд, обернулся и вздрогнул, будто укололся. А потом страшно рассердился. Сердился он смешно.
– Да чтоб вас, бабы эти! А ну, марш в лодку! – крикнул он сердито.
Женщины опрометью кинулись к лодке, торопливо побросали в неё свои пожитки, на руках занесли детей. Наконец, запрыгнули сами. Все трое не верили своему счастью и молчали. Боялись, что старик передумает. Но старик решительно отчалил, оттолкнувшись от берега длинным веслом, и тут же налёг на вёсла.
– Спасибо вам! – прошептала Галя сквозь слёзы.
– Что должны будем, дядя? – деловито поинтересовалась Гороховая.
Старик, помрачнев, грёб сильно. Он очень спешил.
– Молчать должны, – проворчал он.
В молчании скользили они по водной глади под жарким июльским солнцем. Дети забились под материнские юбки, спасаясь от зноя. Лодка плыла медленно, гружённая людьми и пожитками. Старик заметно устал. Но виду не подавал.
– Ничего! Паром догоним, пересядете. Он ползёт, как улитка, паром этот, – пыхтя, нарушил наконец молчание старик. Неизвестно, кого он подбадривал – себя или попутчиц.
Они услышали леденящий душу гул, столь знакомый ленинградцам. Гул неумолимо нарастал, как ужас, который он вселял. Дети заплакали. По водной глади легко скользнула тень. Женщины в лодке дружно ахнули и упали на днище лодки, стараясь закрыть собой детей.
Над ними низко-низко промчался бомбардировщик с ненавистными чёрными крестами на крыльях. Они даже разглядели лицо лётчика под шлемом: молодое, невозмутимое, гладко выбритое. Тонкие губы педанта. Им показалось, или он ухмыльнулся, пролетая над ними? Они для него – слишком ничтожная цель. Есть кое-что поинтереснее. И он умчался прочь.
Прошло полминуты, не больше, когда до них докатился раскат грома. Ещё через несколько секунд лодку подняла, едва не перевернув, гигантская волна. Старик, бросив вёсла, молча перекрестился.
– Дядя, не бросай вёсла! Утопнем! – закричала Гороховая.
– Все под Богом ходим, захочет – утопнем, нет – так нет, – глухо пробормотал старик.
Вдалеке послышались хлопки. Много хлопков. Старик просиял.
–Зенитчики! – обрадовался старик. – Они его мигом, супостата!
Дождавшись, когда волна спадёт, воодушевлённый старик взялся с остервенением грести. Но быстро выбился из сил. Задыхаясь, он бросил вёсла.
– Позвольте мне. Я умею! – вдруг подала голос женщина, которая молчала всё это время. Голова её была повязана чёрным платком. Ни убогая одежда, ни болезненная худоба не смогли украсть её красоту. Тонкое, аристократичное лицо казалось немного отрешённым, но огромные зелёные глаза излучали силу. Из-под платка непокорно выбивались на белый лоб каштановые пряди волос.
Решительно, не дожидаясь ответа, она заняла место старика и умело налегла на вёсла.
–Мария, докторша, – шепнула Гале на ухо гороховая. – Дочку свою схоронила вчера. Четыре годика ей было… Авианалёт. А сынишку ещё осенью осколком убило. На фронт непременно хочет попасть. В санбат, на передовую. Да кто ж её возьмёт, дистрофичку…
Галя невольно отстранилась от Гороховой. Старик, задыхаясь, почти лежал на дне лодки. Мария гребла, лодка скользила, но гораздо медленнее. Старик отдышавшись, поднялся, решительно взял вёсла из изящных рук Марии.
– Слазь, бабонька! Не женское это дело!
Старик налёг на вёсла, и дело пошло. Лодка быстро заскользила по водной глади. Мимо борта проплыла детская панамка. Но никто не хотел думать о самом страшном. Ветром сдуло. Такое бывает.
Потом появилась ещё одна панамка, а за ней – ещё, ещё. Постепенно вся водная гладь вокруг лодки покрылась детскими панамками. Нет… Это – не ветром. Лицо Марии исказила болезненная гримаса.
Наконец их лодка достигла парома. Точнее, того, что от него осталось. Они сидели в лодке молча, в каком-то странном оцепенении. Мария опомнилась первой.
– Гляньте, живые есть? – властно разнёсся её окрик над водой.
По небритым щекам старика катились слёзы. Галя и Гороховая сидели, съёжившись, беззвучно плача, в ужасе закрыв лица ладонями. Дети, глядя на матерей, ревели в голос.
– Хватит! – до горизонта прокатился властный окрик Марии. – Ищите живых!!!
Галя и Гороховая встрепенулись, оглянулись. Слёзы застилали глаза, они ничего не видели. Постепенно самообладание вернулось к ним, они жадно стали осматривать поверхность озера.
–Вон там! Там! Туда греби! – истошно закричала Гороховая.
Она замахала рукой вправо. Старик грёб так неистово, точно его жизнь зависела от того, доплывёт он вовремя или нет. Лодка достигла обломка доски. Щекой на нём, как на подушке, лежал светловолосый мальчик лет шести, и на его щёчках лежали тени от длинных ресниц. Казалось, малыш мирно спит посреди озера. Мальчика бережно подняли в лодку. Мария взяла его ручку, привычно проверила пульс… Медленно, страшно медленно сложила Мария крохотные ручки на груди мальчика. На холодный лобик ребёнка капнула горячая слеза.
В воздухе носились отчаянные крики. Кричали выжившие пассажиры парома. Лодка устремилась на крики. На самом горизонте, со стороны Ленинграда, появились две чёрных точки. Точки быстро приближались, – гребцы яростно налегали на вёсла. очки оказались большими рыбацкими лодками.
Старик, что-то заметив, тоже налёг на вёсла. Они обнаружили тело девочки лет десяти. Её косички разметались по воде. Она лежала на спине. Волны колыхали её тельце, изредка приподнимая над водой русую головку. Издали она казалась живой…
Старик снял картуз, вынул гвоздику из-за околыша и бросил в воду. По его небритым щекам по-прежнему катились слёзы. А лодка качалась на воде, окружённая десятками всплывших детских панамок. Старик не выдержал, со стуком швырнул картуз на дно лодки и закрыл лицо руками.
– Простите старика… – еле слышно выдавил он. – Старый мотор у меня.
…На берегу, к которому причалила Галина лодка, было захоронено сто двадцать детских панамок. Лётчик-педант хорошо знал своё дело.
Вокзала не было – то был рядовой полустанок. Но на платформе царила страшная кутерьма – многие бежали от голода на восток. Не все доехали…
Едва они окунулись в водоворот толпы на платформе, как со страшным лязгом и свистом подошёл поезд. Поезд на Барнаул – вот она, цель! С трудом она втиснула в тамбур вагона чемодан, подсадила Колю, поспешно забралась сама, не выпуская из рук корзину с драгоценной Мусей. Поезд тронулся, поспешно набирая ход. Правильно. Могут быть бомбёжки, надо торопиться.