Мы вышли в ночь, по угрюмой обледенелой дороге. Тяжёлые седельные тягачи не могли подниматься в гору по ледяной корке. И лошади, и люди падали, то и дело создавая заторы. Закоченевшие солдаты шли пешком, по двое, держась друг за друга, чтобы не упасть. У многих стопы были стёрты в кровь и обморожены.
На одном из многочисленных подъёмов опять пополз тягач. Тягач шёл в середине, и вся огромная колонна войск позади него остановилась. Я вёз в коляске тяжело раненого солдата. Его тоже звали Отто. Он был без сознания. Хорошо, что он был без сознания…
Я рванулся на мотоцикле к тягачу, чтобы помочь ликвидировать затор. Оставил Отто в стороне, под горой, и пешком поднялся в гору. Водитель тягача ошибся и неверно повернул руль, – он спал-то не больше двух часов в сутки. И тягач покатился вниз, набирая скорость.
Он раздавил Отто. Расплющенные окровавленные куски металла сразу сбросили в придорожный ров…А я всё смотрел и смотрел вниз, как идиот. И ничего не видел от слёз.
К рассвету мы дошли. Измотанные вконец. Боеготовность стремилась к нулю. По данным разведки, русские готовились к наступлению ранним утром. Резерв всё не шёл. Пришёл – в последнюю минуту. Но Отто уже не было…
Летом сорок третьего года Магда получила от меня целую пачку писем, написанных из Сталинграда. С фронта, которого больше нет. Я бодро рапортовал, что всё под контролем, мы вот-вот победим, и я вернусь. К ней. И мы будем вместе – моментально и навсегда.
II
…Пасмурным субботним утром эта рыжая бестия, ступая мягко, как кошка, пробралась в почтовую подсобку, где царил приятный полумрак, и приятно пахло библиотекой. На полу между штабелей посылок и бандеролей стоял большой деревянный короб со зловещей надписью: «Извещения о погибших». Она подошла к нему, опустилась на низкую скамеечку и привычными, точно выверенными движениями принялась сортировать безликие бумажные треугольники. Один из них задержался в её руках. Она слегка изменилась в лице. Но ненадолго – мигом его развернула.
Пробежав глазами скупые строчки, тяжело вздохнула. Перевела дыхание. Перечитала. А потом ловко вернула листочку форму треугольника и испуганно, как змею, бросила его обратно в ящик.
Немного помедлив, она воровато оглянулась на дверь и вынула из-за выреза блузки конверт. Устроившись поудобнее на скамеечке, она, премило наморщив лобик, погрузилась в чтение убористо исписанного листка бумаги.
Безмятежную библиотечную тишь бесцеремонно нарушила начальник почтового отделения фрау Штрабе. Как штурмовой отряд, стремительно ворвалась она в подсобку, заполнив собой едва ли не всё помещение. Лола от неожиданности подпрыгнула на своей скамеечке.
Фрау Штрабе была начальником почтового отделения, следовательно, начальником Лолы. Она была тучной, но элегантной дамой лет пятидесяти. Как многие толстяки, она была добродушной, но в тот момент полыхала гневом, как факел.
– Что пишут? – громовым голосом, которому позавидовал бы любой фельдфебель, гаркнула фрау Штрабе.
Но рыжую плутовку голыми руками не возьмёшь!
– Это личное, – с достоинством английской королевы произнесла Лола, поднимаясь со скамеечки, но не по-королевски поспешно пряча за вырез кофточки злосчастную бумажку.
– В нашем почтовом отделении больше не бывает ничего личного, – язвительно заметила фрау Штрабе. – Не так ли, фройляйн Кольб?
– Не понимаю. О чём вы, фрау Штрабе? – деланно удивилась Лола.
– Зато я прекрасно всё понимаю! – теряя терпение, загремела фрау Штрабе. – Верните чужое письмо! Вы уволены!
– Пожалуйста, увольняйте! Напугали ежа задом! – Лола наконец сбросила маску. – Но это письмо – моё, отдавать его вам я не намерена.
– Это письмо с фронта, на имя Магдалены Оффенбах, и вам это известно! – отчеканила фрау Штрабе. – Как, впрочем, и последствия вашего крайне неблаговидного поступка. Довольно! – фрау Штрабе властно протянула руку. – Верните письмо и уходите!
– Я вам не доверяю,– нагло заявила Лола.– Вдруг вы прочтёте. Доставлю лично.
–Да что… Да как… – Фрау Штрабе задохнулась от злости. Выпучив глаза, она ловила ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
– Немедленно убирайтесь, – процедила фрау Штрабе, едва переведя дух. – Вон отсюда! Какая мерзавка!
Лола гордо проплыла мимо неё к дверям. Та в бешенстве крикнула вслед бывшей почтальонше:
– Доберусь я до тебя, вертихвостка! Позор семьи!
Ей в ответ издевательски громко хлопнула входная дверь.
III
В квартире фрау Дархау, как во многих других дрезденских квартирах, окна были завешаны одеялами и пледами. Что нашлось в кладовой и на чердаке, то и пошло в ход. Берегли стёкла, чтобы они не вылетели во время бомбёжек и не поранили жильцов. Союзники Союза почуяли, что удача на стороне русских, и тут же принялись бомбить немецкие города.
В комнате Марты, несмотря на изуродованное одеялом окно, по-прежнему было уютно, и по-прежнему она была рада своей очаровательной хозяйке.
Но хозяйка съёжилась в кресле, сиротливо поджав ноги. Она пребывала в жутком оцепенении. Застывший взгляд её упёрся в поблёскивавший бронзой вензель на обоях.
А Лоле, кажется, и война нипочём! Она сидела на венском стуле у круглого столика и болтала ногами. Ярко искрились в свете лампы её медно-рыжие кудри. Но если бы вы заглянули в черные, чуть раскосые её глаза, вы заметили бы страх – на самом их донышке. Чувство, совершенно не свойственное Лоле. Марта наконец разлепила губы.
– Ганс погиб… без документов… без лица? – прошелестела Марта.– Не может быть! Как тогда… опознали?
Лола тяжело вздохнула.
– На нём был чёртов Магдин платочек, – в сотый раз терпеливо объяснила ей Лола. – Он был им перевязан. По нему и опознали гауптмана Ганса Гравера. И в Дрездене одна такая … Магдалена Оффенбах. Вот ей и отправили извещение.
Лицо Марты исказила болезненная гримаса.
– Перестань, прошу тебя, перестань!
Лола порывисто вскочила, крепко обняла подругу и прижалась головой к её плечу.
– Марта, милая моя Марта, ты не представляешь, сколько таких треугольников я перебрала с начала войны, – торопливо и монотонно забормотала она, как на исповеди. – Десятки, а может, и сотни тысяч! Я не хотела тебя пугать… Такой вот вышел блицкриг…
Марта громко всхлипнула, и крупные слёзы покатились по её щекам, оставляя дорожки на тщательно напудренных щеках:
– Ненавижу этот чёртов Сталинград! – с трудом проговорила она сквозь глухие рыдания. Внезапно рыдания смолкли, и она застыла от ужаса. – А что, если эти варвары доберутся до нас?!