воинственном инструменте, выражая то ли восторг, то ли протест — это уже никого не интересовало. Послышался нарастающий рев: художественное войско поднялось в атаку. Разгоряченные деятели искусства ринулись к центральному столу, откуда исходил чудесный фейерверк. Тугрик испугался и решил юркнуть куда подальше. Впервые в жизни — к своему стыду — благородный енот пожалел, что он не мышь.
Тугрика подхватили десятки слабых, но искренних творческих рук и принялись качать. Енот подлетал к потолку, предрекая грядущую культурную экспансию. Когда его подбросили в шестнадцатый раз, он понял, что опасность становится смертельной. Задев задними лапками роскошную люстру, енот истошно завопил: «Качай генерала!»
Деятели искусства ринулись к Натану, и уже через минуту Эйпельбаум взмывал вверх, возвращался на руки творцов и воспарял снова. Фуражка не падала с головы генерала, хотя кульбиты он выделывал воистину акробатические. Но все были так возбуждены и восхищены, что не заметили чуда.
Тем временем особняк оцепили войска, получившие высочайшее распоряжение: захватить Натана и енота, не вступая с ними в контакт.
Грохотали моторы и звенели сталью приказы.
«Даже в глаза им не глядеть! — рычал на солдат маршал Ганушкин, самый свирепый представитель высшего командования. — Арестовать! Заткнуть рты большому и маленькому! Будут сопротивляться — стреляйте, но не сразу: нам не уродов этих жаль, а патронов». И маршал исторг трехминутную площадную брань, которая и вдохновила солдат на штурм…
Подбрасывание Натана завершилось.
— За Россию! Чокнемся! — поднял Эйпельбаум тост, обещанный еще в начале встречи, и тут всех, собравшихся в банкетном зале, оглушил голос маршала Ганушкина, раздавшийся из громкоговорителя.
— Вы окружены. Сложите оружие и выходите по одному. В противном случае здание будет уничтожено вместе с вами.
— Втащить пулеметы! — вскричал енот, и несколько творцов упало в обморок. — Сабли из ножен! — еще один обморок. — На абордаж! — возопил енот, вызвав еще два падения без чувств. — Пленных не брать!
Когда на полу распласталось шесть обморочных творцов, в банкетный зал ворвались автоматчики в балаклавах. Они направили оружие на Эйпельбаума и енота и замерли. Дула танков разбили окна и нацелились на деятелей культуры, которых еще не успел скосить обморок. Эйпельбаум поднял руки. Капитана поразило, каким величественным вышел у Натана этот жест. Енот глотнул прощальную стопку и, следуя примеру генерала, поднял лапки.
Капитан подбежал к Натану с Тугриком и заявил, что готов сражаться до конца.
— Ни одной капли крови, — шепнул ему Натан, и Тугрик сник. — Видел, что здесь творится? А ведь это элита, капитан, цвет нации…
— Глядишь на них и думаешь: да неужели человек сотворен Богом? — присоединился к Натану Тугрик. — Докажи еноту, что это не брехня!
— Он еще докажет, — уверил енота Натан и обратился к капитану. — Сейчас ты просто погибнешь, а оно нам надо?
И капитан увидел, как генералу Эйпельбауму и попискивающему от боли Тугрику заламывают за спины руки и лапки.
Щелкнули наручники — взрослые и детские.
Тут же был разоружен и пленен капитан вместе со взводом. Деятели культуры сдались сами. Некоторые требовали, чтобы их арестовали и разобрались со всей строгостью: ведь они невиновны и потому строгости не страшатся. Но военные покинули банкетный зал так же быстро, как и ворвались в него.
Потирая налобную бородавку, оглядывая разгромленный вместе с мечтами банкетный зал, председатель конгресса размышлял о тщете всего сущего. Младшие коллеги с грустью к нему присоединились.
Его идеи реют над Россией
Мы считаем своим долгом привести саркастический комментарий политолога, хотя далеко не все члены редколлегии с ним согласны. Но пусть хоть на страницах нашего исследования восторжествует демократия:
«Я всласть посмеялся над давно известной мне легендой — мол, Натан, которого атаковали танки и солдаты, смог обратиться с проникновенной речью к молодому капитану! — политолог тихонько, с некоторым даже прискорбием, хихикнул. — Как мы любим мифы! Но меня интересуют вещи гораздо более глубокие, чем наше преклонение перед сказочками. А именно: каков политический результат деятельности Натана? Я считаю, что он поставил Россию на грань самого крупного за постсоветский период кризиса, который, в свою очередь, помог позитивному процессу — самопознанию страны. Во время краткого политического триумфа Эйпельбаума люди узнали о себе и России больше, чем за прошедшие десятилетия.
Натан взвихрил все комплексы и разбередил все травмы.
Стремление к войне и миру, страсть к покорению новых пространств и желание застыть в вечном покое: все это разразилось одновременно, и Россия ринулась во все стороны сразу. Помните дневник Эйпельбаума — где он заявлял, что устремлен во все стороны и говорит на непонятных даже ему самому языках? Так вот, я полагаю, что мы наблюдаем феномен совпадения ментальности одного человека с ментальностью населения. История сама избирает лидеров и шутов, и я бы не решился ответить на вопрос, кто их них важнее. Полагаю, что Натан соединял в себе обе ипостаси, и не удивительно, что он запутался в них и рухнул в тюремную камеру…
В финале своей рискованной и, скажем честно, красивой авантюры, Натан выложил на политический стол последний козырь наших властителей — священную войну, которую они приберегали на будущее, на тот момент, когда все уже будет разворовано и опустошено, все амбары и все души; когда откажутся работать все структуры и все идеи будут посрамлены. Тогда и понадобился бы очистительный, заметающий следы Апокалипсис. Натан не оставил власти возможности использовать эту великую и суровую идею: из колоссальной идеологической пушки он произвел ошеломительный холостой выстрел. А главное, сама пушка была обнаружена и представлена на всеобщее осмеяние. Хотя поначалу всем было не до смеха».
Далее мы просто излагаем факты, не оскверняя их политологическим анализом.
Призыв Натана был услышан в народе. Несколько вооруженных групп открыли восточный и западный фронт, в захватнической эйфории перейдя границы прибалтийских государств, а также совершив десант на территории Киргизии и Беларуси.
Более умеренные и хитрые, мечтающие присоединиться к военно-патриотическому движению, но считающие излишним рисковать ради этого жизнью, объявили войну самым дальним государствам. Например,