Где же их эвакопункт? Где их транспорт? Чёрт знает что!»
Комиссара батальона Кузьмина он застал на кухне, где тот ожесточённо спорил с новым начхозом санбата, доказывавшим, что такое большое количество раненых в батальоне не предусмотрено, что у него и так перерасход продуктов и он не может кормить всех раненых целыми днями.
Борис, не сумев излить свою ярость при виде того, что он застал в батальоне, на командира медсанбата, разразился самой грубой бранью в адрес этого бюрократа от интендантства, имевшего в петлицах три шпалы. Будучи настолько взбешён, не помня себя, Борис закричал, что, если все раненые немедленно не будут накормлены досыта, то он, не дожидаясь решения трибунала, тут же, на месте, собственной рукой пристрелит виновного интенданта.
Интендант первого ранга Горский был, видно, не из храброго десятка. Услышав такое заявление Алёшкина, он, даже не задумываясь о его правомочности, приказал стоявшим тут же кладовщикам выдавать поварам столько продуктов, сколько они потребуют, и при этом объявил, что за последствия не отвечает.
Борис, между тем, немного остыв и выведя из кухни комиссара, заметил:
— Как же вы, товарищ Кузьмин, могли допустить это? Почему мне-то ничего не сообщили? Ладно, разбираться будем потом, сейчас немедленно берите машину, на которой я привёз раненых, загружайте её до отказа и поезжайте в санотдел армии. Без машин оттуда не возвращайтесь! Сейчас напишу рапорт начсанарму, что я отстранил от командования медсанбатом Фёдоровского и временно исполнять обязанности комбата назначил командира медроты военврача третьего ранга Сковороду. Предупредите, что это не выход, и что я прошу срочно прислать врача на должность командира медсанбата. Пока вы не вернётесь, я останусь здесь — боюсь, что Сковорода не справится сам, постараюсь ему помочь. Возвращайтесь к вечеру.
Отправив комиссара, Алёшкин решил заглянуть к хирургам. Тут он, к своей радости, убедился, что Бегинсон, Дурков и вторая молодая женщина-врач оказались на высоте. Обработка всех поступивших раненых проходила своевременно и вполне качественно, и если бы не то, что некоторым становилось хуже из-за задержки с эвакуацией, что иногда требовало повторных операций, то они справлялись бы совсем без всякой задержки.
Положение с остальным персоналом было сложным, ведь штаты подразумевали обслуживание не более 70–80 раненых, а тут их скопилось полторы тысячи. На этом лесном пятачке не было места, чтобы развернуть ещё палатки, а ставить на открытом пространстве было опасно: их сейчас же обнаружила бы часто летавшая «рама». Она уже и так что-то подозрительно долго кружила над местом расположения второго эшелона медсанбата.
Заметив её, Борис с ужасом подумал, что произойдёт здесь, на этом островке деревьев, нафаршированном перевязанными и оперированными людьми, если немцы вдруг произведут такой же массированный артиллерийский налёт из тяжёлых орудий, какой только вчера он видел в районе ППМ 41-го полка. У него мороз побежал по коже, когда он вспомнил. Что же предпринять?
Он решил немедленно отправить все неразгруженные машины, а их было восемь, часть кухонь и часть вещевого имущества, находившегося на двух машинах, в расположение первого эшелона медсанбата, где имелся довольно значительный лесной массив и можно было развернуть ещё хоть десять палаток.
Найдя Сковороду, который, заменив свалившуюся в изнеможении Прокофьеву, организовывал перевязку и питание раненых, Алёшкин сообщил ему о своем плане и предупредил его, что временно, до прибытия нового врача, он назначается командиром медсанбата. Поймав на дороге шедшего куда-то Скуратова, Борис и ему сообщил о своём решении и предложил оформить приказом отстранение Фёдоровского и назначение Сковороды. Затем начсандив нашёл командира автовзвода и приказал ему немедленно отправить все машины, загруженные медимуществом, в район первого эшелона медсанбата, а Бегинсону, Прокофьевой и большинству медработников батальона выехать с ними.
Как раз когда транспорт медсанбата, выстроившись в колонну, должен был двинуться в путь, к расположению батальона подошла легковая машина, из которой выскочил худощавый, белокурый, невысокий генерал. Борис узнал в нём члена Военного совета армии генерал-майора Зубова. Алёшкин подошёл и доложил о положении в медсанбате, с возмущением рассказал о том, что ни одного раненого эвакопункт санотдела армии не вывез. Доложил также и о поведении командира медсанбата Фёдоровского, что он отстранил его от работы.
Выслушав начсандива, не перебивая, Зубов ответил, что большая часть ему уже известна: он встретил комиссара санбата, и тот его проинформировал. Зубов усмехнулся и продолжал:
— То, что вы сделали здесь, мы вынуждены были сделать в санотделе армии. Товарищ Чаповский оказался совершенно неспособным руководителем и так всё напутал, что мы просто не знаем, как сейчас и выкрутиться. По сообщению из сануправления фронта, сегодня же прибудет новый начсанарм, и мы надеемся, что наведёт порядок. Ну, как тут у них? — спросил генерал военврача второго ранга, который как-то незаметно выскочил из машины и, пока Борис докладывал о положении дел, успел обежать и осмотреть чуть ли не все закоулки батальона.
Бросив взгляд в его сторону, Алёшкин узнал Юлия Осиповича Зака, и очень обрадовался этой встрече.
— Да с моей стороны всё в порядке. Все раненые обработаны, накормлены, хоть сейчас эвакуируй во фронтовые госпитали. Но дольше их держать здесь нельзя, надо как можно скорее вывозить.
— Новый начсанарм, с которым я говорил по телефону, обещался это выполнить в течение ближайших часов. А каково ваше решение? Что вы намерены делать? — обратился Зубов к Алёшкину.
Борис кратко изложил свой план. Хотя генерал немного поморщился, когда услышал, что медсанбат будет развёрнут километра на четыре ближе к передовой, однако не возразил. Он повернулся к Заку:
— Что же, пожалуй, для начала это неплохо, а там посмотрим…
Зак тоже поморщился, но не ответил.
Борис заметил их колебания, хотя причины не понял. Если бы он знал, с каким заданием едет Зубов в дивизию, то, может быть, принял бы и другое решение.
Зубов вёз приказ командарма о планомерном отходе дивизии на рубежи бывшей первой немецкой линии обороны. Отход этот следовало провести в течение двух-трёх суток, по возможности, скрытно от врага. В приказе говорилось, что этот более или менее укреплённый рубеж необходимо удержать во что бы то ни стало.
Наступление, начатое 8-й армией Волховского фронта, после кратковременных успехов в первые дни боёв, затянулось. Стало совершенно ясно, что имеющимися в распоряжении армии средствами прорвать блокаду не удалось и не удастся. Части и соединения столкнулись теперь с более мощными силами противника, продолжение наступления могло привести или к полному истреблению всех наступающих частей, или к окружению их, а может быть, даже к прорыву предыдущей линии обороны Волховского фронта. Единственным возможным решением с наименьшими потерями был планомерный отход на прежние