Архонт не поднял головы, не проронил слова. Я не имела права заговорить. Мы были вдвоем, значит, он хочет покончить со мной лично.
Когда я только поступила к нему в услужение, то дрожала от одного его присутствия — от Демонова всегда веяло холодом и силой, а ещё жестокостью. Невозможно править народами столь долго и не замарать руки. Я всегда это знала и всегда склонялась перед силой, временами оборачиваясь одним из оружий нынешнего режима. Постепенно я стала привыкать, но страх, когда-то заползший змеей в душу, гадливо опрыскивал все вокруг своим ядом, не давая забыть, перед кем ты стоишь.
Тиканье часов было единственным звуком в кабинете. Воздух накалился, от напряжения у меня начало звенеть в ушах, сердце стучало так сильно и громко, казалось, его удары раздавались на весь кабинет.
Но вот Демонов отложил бумаги и медленно перевел острый взгляд на меня. В его темных безжалостных глазах я прочла приговор.
— Рассказывай, — приказал он.
Волна липкого страха окатила с ног до головы. Я задрожала всем телом, как корова на скотобойне. Конец. Он и так все знает, но решил все же допросить лично. Мне не за что спрятаться, нечем выгородиться. Молчание разъедало нутро. Казалось, ещё немного и Демонов сорвётся, набросится и…
Он встал, обошёл стол, приблизился. Я машинально отступила назад.
— И так, — он взял за подбородок и приподнял мне голову, — я жду.
Я удержалась не отвести глаза. Пристальный, ледяной взгляд.
— Владислав Алексеевич, я не могла помешать…я…я…не смогла… — ком встал в горле, в тишине раздался предательский всхлип.
Пальцы больнее сжали подбородок.
— Ты ведь помнишь — я предупреждал тебя.
— Да… я не помешала, — заикаясь, говорила я, — не смогла…
— Не смей лгать мне.
— Я…я…заслуживаю любого вашего наказания…
— Не смогла помешать?
— Я говорю правду…правду…поверьте…
— Возможно, но что мы имеем? Убийство несовершеннолетней чародейки в гимназии, издевательства над невестой наследника.
— Я виновата.
— Да-а, — протянул он, помолчав, — ни одна стена не сравнится по прочности с защитой женщины. Но, детка, не нужно выгораживать моего сына. Помни, кому ты служишь.
Черные глаза, горящие недобрым огнём, сузились, изучая каждый сантиметр лица, следя за любым изменением, как в мимике, так и во взгляде. Я не понимала, о какой стене он говорил, сейчас мне нечего было утаивать. Евгений не имел отношений с Алисой, поступки той девчонки — следствие ее больной фантазии.
— Мой хозяин — Евгений Владиславович.
От хлесткой пощечины я отшатнулась и зажмурилась. Струйка крови побежала по подбородку, дрожащими пальцами быстро ее стерла. Слезы потекли по лицу, я старалась унять дрожь, но не могла. И это твоя хваленная выдержка? Трусиха! Никчемная трусиха! Обида, унижение, животный панический страх — все смешалось, а перед глазами стояли лишь черные лакированные туфли. И ведь никто не поможет. Никто. Я совсем одна.
Я всегда была одна.
Демонов резко схватил за волосы, дернул на себя, я заскулила.
— А теперь еще раз — кто твой хозяин? — прошипел он над самым ухом.
Не знаю, кем были мои родители, точнее отец, но упрямство явно досталось от него.
— Евгений Вла…
Договорить не успела.
Я могла увернуться от удара, но какой смысл? Отсюда меня вынесут вперёд ногами, если вообще хоть что-то останется.
На сей раз удар кулака пришёлся по носу и щеке, на пальцах имелись тяжелые перстни, и они больно ранили глубокими порезами кожу. Трясущейся рукой я пыталась стереть хлынувшую кровь из сломанного носа. Новый удар ногой в живот выбил меня из равновесия, и я упала. Острая боль накрыла с головой. Я закашлялась кровью, перед глазами заплясали черные точки. Было больно и мучительно стыдно за свое жалкое положение.
Бессильный Альберт забился в дальний угол сознания и не высовывался. Наконец-то, хоть перед смертью, в собственной голове наступила тишина.
Зачем защищаться? По правде сказать, я даже не заметила, как Демонов нанес удар в живот. Снося все издевательства, понимала, что это только начало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я купил тебя, — начал Демонов, расхаживая вокруг. Я пыталась подняться с ковра, давясь слезами и кровью. — И подарил ему. Мне не составит труда стереть в порошок твою заносчивую физиономию.
Архонт круто развернулся, схватил меня, почти поднявшуюся, за плечи и несколько раз ударил по голове и лицу; снова хрустнул нос, в глазах потемнело, и я опять упала на пол.
— Бесстыжая и бесполезная, — выплюнул он, достал белый платок и вытер руку. — А может, нанести метку? Как считаешь?
Я вздрогнула и издала гортанный звук протеста.
— Нет, — плюясь кровью, еле выдавила, — лучше сразу…умереть…
Вокруг меня пол был весь в крови. Невозможно придумать ничего хуже метки — ты становишься рабом и не отвечаешь за свои действия, полное подчинение хозяину. Подобное практикуют нечасто — метки запретили девяносто лет назад. К ним до сих пор чародеи относятся непонятно — кто-то находит забавным отнимать волю шамана и делать из него куклу, лишённую рассудка, но большинство все же предпочитает старый верный способ — платить за службу, хотя бы номинально.
— Не плюйся! Не хватало еще, чтобы ты загадила собой ковер, — презрительно прорычал он.
Демонов кинул на стол платок, подошел ближе. Вытянув правую ногу, он носком ботинка поднял мне голову, пристально заглядывая в глаза. Что он увидел? Страх, ужас, боль? Подобие улыбки исказило губы.
— Всегда считал, что смерть — это слишком мало. Просто убить можно того, кто не доставил тебе никаких хлопот, а вот ты, моя смелая японка, заслуживаешь особого внимания.
Он убрал ногу, и голова послушно упала на пол, а следом все тело. Плечи подрагивали, а на весь кабинет разносился тихий плач. Женщина плачет горько и искренне только в трех случаях: из-за любви во всех ее ипостасях, поруганной гордости и растрепанного самолюбия. Первое никак невозможно без третьего, а второе может существовать в одиночестве.
Ещё удар. Ещё и ещё. По ногам, животу, рукам. Сдержанный и улыбчивый правитель на публике, и такой зверь за закрытыми дверями. Странно, но он не вызвал своих демонов, чтобы те в один миг прикончили или сами поиздевались. Работая на него, я видела всякое, и лишь в редких случаях Демонов опускался до самоличной расправы.
Остановил его лишь Бегунов, внезапно ворвавшийся.
— Владислав Алексеевич, — голос заметно срывался, — ваш сын…здесь.
— Что? — Демонов, выпрямляясь, взревел, будто раненый лев.
Ослепленное болью сознание встрепенулось. Что? Евгений? Здесь? Прилетел? Но как? Да, он пообещал не оставлять, но неужели он сдержал слово, данное столь безрассудно? Чародей голубых кровей, наследник, дал слово МНЕ, безродной шаманке, и сдержит? Он развернул самолет и прилетел ради меня?
Я лежала калачиком, но развернулась на шум — кто-то стремительно бежал по лестнице. Мгновения — и на пороге Евгений. С большим трудом пальцы убрали с глаз слипшиеся от пота и крови волосы. В пальто, усыпанным россыпью снежинок, все ещё в перчатках. Его цепкий взгляд скользнул по мне, краска схлынула с лица, брови сошлись на переносице, желваки заходили на скулах. Поток воздуха, повинуясь резкому взмаху его руки, захлопнул дверь, выкидывая Бегунова на лестницу.
— Что ты здесь делаешь? Как осмелился показаться в столице?
— Вот, значит, как ты правишь? Прости, что помешал вершить правосудие.
Два титана сошлись в битве. Евгений никогда не отличался спокойным нравом, а в непредсказуемых ситуациях талантом дипломата не обладал вовсе.
Он сделал несколько шагов в мою сторону. Я зашевелилась и отползла за его ноги. Как унизительно — сильный телохранитель лежит с переломами и хватается за ноги своего единственного защитника. Если сейчас он проиграет — это конец.
Глаза Демонова вспыхнули безумным огнём.
— Сейчас же покинь кабинет. Мой дом.
— Я так и собираюсь сделать, но сначала заберу то, что принадлежит мне.