С 1887 по 1890 год Цертелев состоял председателем съезда мировых судей Спасского уезда Тамбовской губернии. К этому времени относится его брошюра «Нужна ли реформа местного управления?» (1889); в 90-е годы он опубликовал ряд статей по вопросам судопроизводства и права, связанных с пересмотром судебных уставов, принятых во времена Александра II. В 1899 году Цертелев выступил со статьей, оправдывавшей по существу цензурные установления, направленные против оппозиционной печати[45]. В 1904 году он вошел в сенатскую комиссию Д. Ф. Кобеко, занимавшуюся разработкой нового закона о печати. Комиссия похоронила все либеральные законопроекты, внесенные на ее рассмотрение, и лишь революционные события 1905 года сдвинули обсуждение наболевшего вопроса с мертвой точки.
Дебют Цертелева-поэта относится к 1875 году, когда в журнале «Русский вестник» было опубликовано первое его стихотворение. Поэтическая репутация Цертелева складывается в 80-е годы, после выхода первого сборника «Стихотворений» (СПб., 1883), посвященного памяти А. К. Толстого. В 1892 году вышел второй сборник «Стихотворений кн. Д. Н. Цертелева 1883–1891» (М., 1892), за который он был удостоен Пушкинской премии. Оценивая этот сборник, А. А. Голенищев-Кутузов заключал: «Цертелев, как поэт, является в русской литературе прямым последователем и учеником графа А. К. Толстого. Подобно своему учителю, князь Цертелев равнодушен к окружающей его русской современной жизни и вдохновляется почти исключительно событиями и героями времен, давно минувших. Особенную склонность он питает к древнеарийским и буддийским преданиям и мифам, олицетворяющим религиозно-философское миросозерцание древнего Востока»[46]. Большую часть сборника составляли поэтические переложения буддийских, древневосточных и древнегерманских легенд и мифов, в их числе — «Отречение Кира», «Смерть Иреджа», «Ананда и Прокрити», «Царевич», «Молот», «Метель» и др.
Лирика Цертелева тесно связана с его философскими размышлениями и нередко является их прямым поэтическим экстрактом. Сам Цертелев относил себя к школе «чистого искусства». Кроме А. К. Толстого, он числил своими ближайшими учителями Баратынского, Фета, Майкова, хотя далеко уступал каждому по силе лирического дарования. О поэзии А. Н. Майкова Цертелев написал специальную статью[47]. В феврале 1899 года на литературном вечере Общества любителей российской словесности он прочитал доклад «Фет как человек и художник»[48], а в октябре 1900 года на публичном заседании общества выступил с речью «Граф А. К. Толстой в его стихотворениях». После смерти Вл. Соловьева Цертелев несколько раз выступал в Соловьевском кружке с воспоминаниями о своем друге[49].
Совершенное знание немецкого языка, обширная философская эрудиция позволили Цертелеву осуществить перевод первой части «Фауста» Гете, помещенный им в сборнике «Почин» (1891). Его переводы из Гете должны быть отнесены к числу наиболее значительных для своего времени попыток поэтической интерпретации великого немецкого поэта.
В 1902 году вышел в свет третий и последний сборник «Стихотворений кн. Д. Н. Цертелева» (СПб., 1902), объединивший его избранные произведения за двадцать лет (1881–1901).
На фоне новейших достижений русской поэзии конца XIX — начала XX века это собрание представлялось уже достаточно анахроничным и не вызвало особого интереса в критике.
Некоторые лирические стихотворения Цертелева («Мне снился сон, лучами золотыми…», «Море широкое, даль бесконечная…», «Мы долго шли рядом одною дорогой…», «Туча промчалась и землю дождем напоила…») были положены на музыку известными русскими композиторами М. М. Ипполитовым-Ивановым, А. С. Танеевым, А. А. Балабановым и другими.
Д. Н. Цертелев умер 15 августа 1911 года в своем имении — селе Липяги Спасского уезда Тамбовской губернии.
129. «Скользил наш челн, шуршал высокий очерет…»
Скользил наш челн, шуршал высокий очерет; А ветви с берега склонялисьНад светлым зеркалом прозрачных, сонных вод, Шептали тихо и качались.
И небо синее, и чащу камышей, И этот лес, и эту воду —Всё населяли мы фантазией своей, Всю необъятную природу.
И нам казалось, понимала всё она, Досель холодная, немая,Воскресши вдруг, любви и трепета полна, Заговорила как живая.
Забыли мы, увлекшись чудною мечтой, Что все волшебные виденья,Как призраки, кругом встававшие толпой,— Лишь мысли нашей отраженья:
Она ясна — и ясно всё; взгрустнется вдруг — И всё, что блещет красотою,Любовью кроткой, негой полно, — всё вокруг Исполнится тоской, враждою.
Так, стоит в небе черной туче набежать, И мирно блещущие водыВздрогну́т и помутятся и начнут роптать От приближенья непогоды.
<1878>
130. «Мы долго шли рядом одною дорогой…»
Мы долго шли рядом одною дорогой,И много хотелось друг другу сказать,Надежд и желаний теснилось так много, —Но мы не решались молчанья прервать.
Теперь всё качать мне хотелось бы снова, —Но круто расходятся наши пути.Что делать? Осталось одно только слово,И это печальное слово — прости!
<1881>
131. «Не сотвори себе кумира…»
Не сотвори себе кумира,Не воплощай своей мечтыИ среди суетного мираНе жди небесной красоты.
Гляди духовными очамиВ открытый духу светлый крайИ пред минутными богамиКолен своих не преклоняй!
<1882>
132. «Ты скользишь над водами, играя…»
Ты скользишь над водами, играя,Брызги легкие мечешь веслом,И не ведаешь ты, дорогая,Что за сила таится кругом.
Ты любви отдаешься беспечно,Не страшит тебя пламя страстей;Но то пламя безумно и вечно,Как и темная сила морей.
Колыхнется дремавшее море,Помутится пучина до дна,И челнок твой в шумящем простореПонесет роковая волна!
<1882>
133. «Море широкое, даль бесконечная…»
Море широкое, даль бесконечная, Волны да небо кругом,Небо прозрачное, синее, вечное, С вечно горящим огнем.
Веет над бездной простор беспредельного, Мчится волна за волной;Но среди грома и плеска бесцельного Вечных созвучий покой.
7 ноября 1882
134. «Я жду тебя — тебя не зная…»
Я жду тебя — тебя не зная,И лишь порой в неясном сне,Как звезды дальние мерцая,Сквозь жизни мрак ты светишь мне.
Тоскуя, сердце ждет привета,—Приди ж, волшебница, скорей!Дай только миг тепла и света,А там возьми его — разбей!
<1883>
135. «Не думай тайну вечную творенья…»
Не думай тайну вечную твореньяСреди явлений пестрых уловитьИ объяснить их смысл и их значенье, Схватив связующую нить.
Пойми, что мир есть только знак условный,В движеньи сущего — одно звено,Что в смысл его, последний и духовный, Проникнуть смертным не дано;
Что смерть — сознанья сила поборола;Но каждое живое существоЕсть только буква вечного Глагола, Минутный отблеск дня его.
<1883>
136. «Когда б я мог порвать оковы тела…»
Когда б я мог порвать оковы тела, Умчаться вольною мечтойИ долететь до крайнего предела Пучины вечно голубой, —
Я бытия не ждал бы там другого, Не жаждал там блаженств иныхИ, отрекаясь от всего земного, Не звал видений золотых;
Нет, только позабыть все злые раны Души моей хотел бы яИ, погрузясь навек во тьму нирваны, Найти покой небытия.
<1883>
137. ФТА