склонности к компромиссу друг с другом, а столкновением их интересов с устремлениями балканских акторов.
На данном этапе цель Великобритании заключалась в том, чтобы в условиях межблокового противостояния сохранить влияние Антанты на Балканах, что, естественно, затрагивало отношение Лондона к проблеме ревизии статус-кво в регионе: провозглашению независимости Болгарии и сербскому вопросу.
Решимость Болгарии навсегда покончить с вассальной зависимостью от Османской империи хотя и была «подстегнута» Младотурецкой революцией, но отчасти явилась следствием тех же международных процессов, которые привели к смене власти в Турции, – англо-русского сближения. Болгарская политическая элита осознавала, что в новых условиях она переставала быть самоценным элементом[579] в балканской политике Великобритании, а значит, лишалась внешнеполитических выгод от лавирования между Лондоном и Петербургом. Еще в 1906 г., т. е. когда только велись переговоры об англо-русском соглашении, но еще не завершились подписанием конкретного документа, руководство княжества высказывало британским представителям свои опасения в связи с новым поворотом во внешнеполитическом курсе Лондона. Отказ России от противодействия Британии в значимых для нее регионах, на взгляд болгарского военного министра М. Савова, повлек бы за собой английское согласие на активизацию русской политики на Балканах[580]. Фердинанд Кобургский, верный своей привычной политике разжигания антироссийских настроений британских дипломатов, доказывал им, что в интересах западных держав было существование Болгарии как независимого государства, противостоящего «русской агрессии с Севера»[581].
Не внося радикальных корректив в свою внешнеполитическую стратегию, болгарские политические деятели несколько видоизменили тактику, в частности в македонском вопросе: в условиях существования англо-русской Антанты они призывали Лондон задавать тон международным отношениям на Балканах. Так, лидеры ВМОРО, отмечая прогрессивный характер британского проекта реформ в Македонии, предлагали России, «великой славянской державе», последовать примеру своего партнера по Антанте[582].
Фердинанд Кобургский зондировал почву на предмет провозглашения независимости Болгарии еще в 1907 г., в год своего двадцатилетнего юбилея пребывания на княжеском престоле. В Тырнове, древней столице Болгарии, даже велись приготовления к торжеству по этому случаю[583]. Фердинанд, ловкий и изворотливый политик, попытался дезориентировать великие державы в вопросе о провозглашении болгарской независимости с целью добиться от них одобрения своей инициативы. Так, во внутриведомственной переписке русского МИДа фигурировала информация о том, что британское правительство поручило Дж. Бьюкенену провести консультации с его коллегами из России и Франции по «уже назревшему» вопросу о провозглашении Болгарии «королевством». А.П. Извольский отрицательно прореагировал на предложение Лондона[584]. Тем не менее в британских источниках мы обнаруживаем сведения о том, что Фердинанд повсеместно распространял слухи о поддержке подобного шага со стороны Петербурга. По-видимому, старания болгарского князя возымели успех: у британского дипломатического агента сложилось впечатление, что русское правительство, будучи в курсе намерений Фердинанда, не предприняло никаких действий с тем, чтобы помешать ему[585]. Эти выводы, как мы видели, не имели под собой реальных оснований. Естественно, такая путаница затрудняла выработку согласованной политики Лондона и Петербурга.
Проблема вассального статуса Болгарии с новой силой напомнила о себе в связи с так называемым «инцидентом Гешова»[586] и забастовкой на болгарском отрезке Восточной железной дороги[587]. Чиновники Форин Оффис, по крайней мере на словах, не подвергали сомнению турецкий суверенитет над Болгарским княжеством, но советовали Порте «поделикатнее обходиться с Болгарией», чтобы не дать ей повода для провозглашения независимости[588].
Болгарские правящие круги отдавали себе отчет в том, что выход Болгарии из состава Османской империи, т. е. нарушение Берлинского трактата в одностороннем порядке, повлечет за собой дипломатическую изоляцию княжества. Болгария являлась одной из держав, не подписавших данный международно-правовой документ, заложивший основы регионального порядка на Балканах. Самовольный поступок болгарского правительства, лишенный поддержки великих держав, предоставлял им повод обвинить княжество в том, что нарушение им Берлинского трактата спровоцировало последующее изменение статус-кво в регионе. Кроме того, в Софии понимали, что державы Антанты, и в первую очередь Англия, были склонны поддержать младотурецкое правительство.
Фердинанд, на взгляд Лондона, связывал осуществление внешнеполитических целей Болгарского государства с возможностью опоры на ту великую державу, которая выступала за ревизию статей Берлинского трактата. На момент лета-осени 1908 г. только Австро-Венгрия стремилась к изменению статус-кво. Болгарское правительство, как указывал Бьюкенен, недвусмысленно намекало на то, что если Австро-Венгрия нарушит постановления Берлинского конгресса, аннексировав Боснию и Герцеговину, то Болгария провозгласит свою независимость. Желание Фердинанда прийти к взаимопониманию с Веной о синхронизации этих двух актов, по мнению британского дипломата, было очевидно[589]. План Австро-Венгрии, как его «расшифровывали» чиновники Форин Оффис, состоял в том, чтобы «перетянуть» на свою сторону Болгарию, подтолкнув ее к разрыву с Турцией, а затем воспользоваться конфликтом, аннексировав Боснию и Герцеговину[590].
Практически одновременное объявление о независимости Болгарии и присоединение Дунайской монархией двух османских провинций укрепляли чиновников Форин Оффис в мысли о том, что между Веной и Софий все-таки имелось некоторое соглашение, пусть и молчаливое[591]. Отчасти подтверждение этих выводов обнаруживается в австро-венгерских источниках, из которых можно заключить, что Фердинанд и Эренталь были осведомлены о замыслах каждой из сторон[592].
Пересмотр основных статей Берлинского трактата без одобрения всех стран, поставивших под ним свою подпись, предполагал диспропорциональное усиление в регионе великой державы-ревизиониста. Согласованность политики Вены и Софии по данному вопросу означала дрейф Болгарии, государства, играющего одну из первостепенных ролей в балканских делах, в лагерь Драйбунда. Кроме того, своими действиями Вена и София наносили серьезный удар по престижу и положению нового правительства Турции. Для держав Антанты сложилась крайне неблагоприятная ситуация: они, образно выражаясь, рисковали «проиграть» Балканы, этот стратегически значимый регион, австро-германскому блоку. При таком раскладе Болгария превращалась в «козырную карту», которую Антанте необходимо было заполучить. Дальнейшее развитие событий во многом зависело от того, какую позицию займет Великобритания в урегулировании болгаро-турецкого конфликта. Вряд ли можно говорить о том, что у Форин Оффис имелся целостный подход к данной проблеме. Средства воздействия и набор аргументов Лондона в переговорах с Портой, с одной стороны, и Софией – с другой, сильно варьировались. Такая стратегия была продиктована различием ролей, которые Англия отводила Османской империи и Болгарии в своей политике. Взаимоотношения Великобритании с «обновленной» Турцией определялись прежде всего комплексом ближневосточных проблем, и в этом смысле Лондон предпочитал вести с Портой переговоры в двустороннем порядке. Балканы, представлявшие колоссальный интерес для России, являлись полем для претворения в жизнь англо-русской Антанты, что предполагало тесное взаимодействие между Лондоном и Петербургом с целью вовлечь Болгарию в орбиту влияния Тройственного согласия.
В Турции сложилась очень непростая обстановка, обусловленная потерей бывших провинций и активизацией элементов, недовольных новым режимом (реакционных исламских кругов, уволенных со службы офицеров, социалистов, анархистов, правоохранительных структур, привыкших к методам управления Абдул-Хамида)