погребения и указывают коня, который должен быть приготовлен для почившего. Трое суток, пока тело остается в улусе, его окуривают дымом багульника, богородской травы и пихтовой коры, а старики по очереди звонят в колокольчики конных тростей и бьют в бубен. На третий день заготовляют угощение, складывают в мешки и отвозят на место сожжения шамана.
Конь, на котором везут тело, украшен и покрыт четырехугольным куском ткани, синим или белым, смотря по тому, к какому разряду шаманов принадлежал покойник. К концам этого куска, или оргоя, прикреплены колокольчики. Покров на коне сшит теми же стариками, которые шили погребальный оргой.
По истечении трех суток умершего выносят из юрты и сажают на коня, сзади тела помещается старик; другой старик ведет лошадь. В это время девять сыновей поют, а старики и шаманы звенят колокольчиками и бьют в бубен. Кортеж шествует торжественно с остановками и различными обрядами.
Когда похоронная процессия достигнет рощи, предназначенной для погребения, тело снимают с коня и сажают на войлок, чтобы оно не осквернилось от прикосновения к земле. Сыновья ходят вокруг покойного и поют песни. Еще на пути пускают по направлению к дому стрелу и на обратной дороге поднимают ее и прячут. На приготовленный костер из сосновых бремен кладут потник, оргой коня, затем покойника и у головы его узду, колчан с 8 стрелами и лук, а под голову седло и потом костер зажигают. Стрелами умерший шаман будет поражать угрожающих людям злых духов.
На соседних деревьях развешивают знаки шаманского достоинства и различные предметы. На одном дереве к вершине привязывают медный чайник или ковшик с вином, на другом – бутылку с вином, а шаманские предметы кладут в особо для этого сделанный деревянный ящик длиною около фута и прикрепляют железными обручами высоко на дереве. Звериные шкурки, привязанные по одной или по нескольку к молодым березкам, располагаются у ближайших деревьев. После тризны и принесения в жертву коня, на котором привезли покойного, провожающие удаляются, не оглядываясь, чтобы шаман не унес с собою любопытного на небо.
В продолжение трех суток девять сыновей шамана остаются в его юрте и с похоронными песнями ходят вокруг стола, на котором горит свеча, пока не кончится этот срок. По истечении трех суток опять собираются найжии, родные и одноулусники шамана, причем найжии привозят различные припасы. «Едут на место погребения и собирают кости шамана, начиная с костей черепа, кладут их в синий или белый мешок, смотря по характеру деятельности покойного. Мешок с костями заделывают в помещении, выдолбленном в виде ящика в толстой сосне, и отверстие закрывают так искусно, что нельзя найти, где хранятся кости бурятского кудесника. Дерево это носит название шаманской сосны и считается местопребыванием шамана. Кто срубит подобную сосну, должен погибнуть вместе со своей семьей. Во время церемонии решают по разным приметам, каково будет могущество умершего, а присутствующие шаманы возносят моления богам и умершему, ставшему также божеством, сыновья поют песни и устраивают пир; остатки мяса сжигают на кострах. Этим обрядом заканчиваются похороны шамана.
В местностях, обитаемых бурятами, среди безлесного пространства, особенно на горах, часто возвышаются отдельные группы деревьев, заметные издали. Эти шаманские рощи, место погребения таинственных врачей и прорицателей, носят название айха, т. е. объявляются священными и неприкосновенными; в них нельзя рубить деревьев. Нарушение святости места строго наказывается почившими шаманами, иногда навлекает на виновного смерть. Каждый род, а часто даже и улус, имеет свою шаманскую рощу»[390].
Культ душ умерших шаманов и шаманок занимает важное место в бурятских верованиях и увенчивает в глазах этих шаманистов загадочную с самого начала судьбу могущественных заклинателей. Почившие кудесники становятся особенными существами – бохолдоями, им приносят жертвы, к ним обращаются с мольбами о защите от козней других бохолдоев, пытающихся нанести вред, болезнь или даже смерть людям с корыстною целью или из ненависти. Бохолдои бывают различны по силе и могуществу, смотря по тому, к какому бурятскому роду или утха они принадлежат. Умерший шаман-бохолдой покровительствует своим родичам, защищает их и твердо помнит родство[391].
Путешественники восемнадцатого столетия – Гмелин, Паллас и другие – обращали особенное внимание на те действия шаманов, которые должны быть отнесены к области фокусов и служат как бы осязательным доказательством исступленного состояния, в которое приходит человек, приведенный в экстаз вступлением в него божества. В этих фокусах трудно отличить физиологические уклонения и самообман от сознательного притворства и шарлатанства.
По словам Крашенинникова, шаманы у коряков колют себе ножом в живот и пьют свою кровь, но фокусы эти делают грубо и оказываются явными обманщиками. Гмелин тоже заявляет, что когда он потребовал у старого тунгусского шамана исполнения одного из его обыкновенных фокусов, то тот отказался проткнуть себя в присутствии скептического немца стрелою и признался в обмане[392]. Строгий допрос этого путешественника запугал и всеми уважаемую молодую якутскую заклинательницу и заставил ее открыть свои ухищрения во время нанесения мнимых ран ножом, она даже, не прибегая к обыкновенным уловкам, слегка себя поранила[393]. Щукин описывает те примитивные средства, которые якутские кудесники употребляют для убеждения в своем могуществе нетребовательных соплеменников. Они подвязывают кишку, наполненную кровью, и колют ее ножом так, что кровь льется струей, надевают на живот несколько рядов бересты и ходят, вонзив в нее нож по черенок[394]. Обыкновенные якутские шаманы глотают палки, едят горячие уголья и стекло, выплевывают изо рта монету, исчезающую из их рук на виду у зрителей; но некоторые из этих одержимых духами людей проделывают, по словам якутов, еще более чудесные вещи. Хороший шаман колет себя в трех местах: в темя, печень и желудок. Иногда конец лезвия, пройдя насквозь, виднеется на спине, и тогда солнце, т. е. железный кружок, висящий на спине кудесника, исчезает, и тот выплевывает его вместе с ножом. Некоторые заклинатели, отрезав свою голову, клали на полку, а сами танцевали по юрте. Про одного могущественного шамана передается весьма любопытный рассказ о борьбе его с русским колдуном, который во время камлания вещего Джерахына по злобе бросил на него наговор, чтобы тот, сев на землю, не мог встать. Джерахын провел около себя колотушкой на земле круг и, поднявшись вместе с кругом, стал прыгать и лягаться, причем так сильно ударил ногой своею русского врага, что подбросил его вверх и тот прилип спиной к потолку. Только настоятельные просьбы побежденного противника смягчили якутского кудесника, и тот отпустил его на волю. Неизвестный автор исследования, у которого почерпнуты приведенные выше факты, заявляет, однако, что, по его наблюдениям, якуты