под нее.
Или дело было в этом, или она решила меня раскрутить и заставить бить землю копытом, а потом бросить ни с чем; я подозревал, что подобные забавы вставляют ее круче, чем любой секс. С такими, как она, никогда не знаешь наверняка. И я уже давно уяснил, что, играя с ней, единственный способ не остаться в дураках — это вообще отказаться от игры.
— Ну ладно, — сказал я. — С чего ты взяла, что я могу помочь тебе с Тони Т.?
Она протянула пальцы за ломтиком ананаса, закинула его в рот, прожевала и только потом сказала:
— Я пытаюсь подвести его под ограниченную дееспособность.
— Чего-чего? — переспросил я. — «Ваша честь, мой клиент идиот, и я прошу вас отпустить его»?
Она провела кончиком языка по верхним зубам.
— Нет, Патрик. Нет. Скорее нечто вроде: «Ваша честь, мой клиент считает, что его жизни угрожает русская мафия, и его действия были продиктованы страхом».
— Русская мафия?
Она кивнула.
Я засмеялся.
Она нет.
— Патрик, он действительно очень их боится.
— Почему?
— В последний раз он вскрыл не тот сейф.
— Принадлежащий члену русской мафии?
Она кивнула.
Я попытался представить себе логику ее защиты:
— То есть он был настолько напуган, что свалил из города и дернул в Мэн?
Еще один кивок.
— Этим можно объяснить, почему он скрылся из-под залога, — сказал я. — А с остальными обвинениями как?
— Главное — фундамент защиты. Мне надо добиться от суда, чтобы обвинение в незаконном перемещении после внесения залога было снято. На этом основании можно будет строить все здание. Понимаешь, он пересек границу штата, а это федеральное преступление. Если я избавлюсь от этого обвинения, уж с законами штата как-нибудь разберусь.
— И от меня ты хочешь, чтобы я…
Она смахнула с виска капельки влаги и усмехнулась жесткой усмешкой. Наклонилась над столом и проговорила:
— Видишь ли, Патрик. На свете есть масса вещей, которые я хотела бы получить от тебя. Но в деле Энтони Траверны мне нужно только одно: чтобы ты подтвердил под присягой, что Тони боялся русской мафии.
— Мне он об этом не говорил.
— Но, может, ты вспомнишь, каким напуганным он выглядел, пока ты вез его из Мэна?
Она подцепила вилкой виноградину и высосала из ягоды сок.
Одета она этим вечером была просто: черная юбка, темно-вишневого цвета майка, черные сандалии. Свои длинные каштановые волосы она затянула в хвост, а контактным линзам предпочла очки с тончайшими стеклами и красной оправой. Но даже при всем этом исходившая от нее чувственная энергия могла раскатать меня в блин, не успей я обзавестись прочным иммунитетом.
— Ванесса, — сказал я.
Она проткнула вилкой еще одну виноградину, поставила локоть на стол и взглянула на меня поверх ягоды, парившей в дюйме от ее губ:
— Да?
— Ты же знаешь, что окружной прокурор мне позвонит.
— Ну, вообще, побег из-под залога — федеральное преступление, так что тебе позвонят из офиса генерального прокурора штата.
— Да не важно. Главное, что позвонят.
— Да.
— А ты постараешься добиться того, чего тебе надо, на перекрестном допросе.
— Снова в точку.
— Так зачем тогда тебе понадобилось со мной сегодня встречаться?
Она задумчиво посмотрела на виноградину, но так и не съела ее.
— А если бы я сказала тебе, что Тони напуган? То есть действительно, до ужаса напуган. И что я верю его словам, что за его голову мафия назначила награду?
— Я ответил бы тебе, что ты должна наложить арест на его имущество и заняться другими делами.
Она улыбнулась:
— Какой ты бессердечный, Патрик. Но, знаешь, он и вправду перепуган.
— Знаю. Но еще я знаю, что только ради этого ты не стала бы меня дергать.
— Намек поняла. — Она потянулась губами к вилке, и виноградина исчезла с нее. Ванесса прожевала ягоду, проглотила ее и отпила минеральной воды. — Кстати, Кларенс по тебе соскучился.
Кларенсом звали собаку Ванессы — шоколадного лабрадора, которого она, поддавшись внезапному порыву, купила полгода назад, но, насколько я мог судить, так и не удосужилась выяснить, как его воспитывать. Скажешь ему: «Кларенс, сидеть!» — и пес тут же убежит. Скажешь: «Ко мне!» — и он насрет на ковер. При этом в Кларенсе была бездна обаяния, секрет которого, возможно, объяснялся переполнявшей его щенячьей невинностью и услужливостью, светившейся в его глазах, даже когда он справлял малую нужду тебе на ногу.
— И как он? — спросил я. — По-прежнему гадит в доме?
Ванесса вытянула большой и указательный пальцы, оставив между ними крохотный просвет:
— Ну, еще чуть-чуть, и…
— Сколько пар твоей обуви успел сожрать?
Она покачала головой:
— Обувь я убираю. К тому же он сейчас больше интересуется бельем. На прошлой неделе выблевал бюстгальтер, которого я обыскалась.
— Но он хотя бы его вернул.
Она улыбнулась и ткнула вилкой в еще одну виноградину.
— Помнишь то утро на Бермудах, когда нас разбудил дождь?
Я кивнул.
— Лило как из ведра. Дождь просто стеной. Окна так заливало, что из нашей комнаты даже моря не было видно.
Я снова кивнул, желая поскорее покончить с этой темой:
— Мы весь день провели в постели, пили вино и мяли простыни.
— Чуть не порвали их на лоскуты, — сказала она. — И кресло сломали.
— Потом мне прислали счет, — сказал я. — Я помню, Ванесса.
Она отрезала маленький ломтик арбуза и отправила в рот.
— Сейчас тоже дождь идет.
Я взглянул на золотисто блестевшие под солнцем лужицы на тротуаре, похожие на слезинки.
— Скоро кончится, — сказал я.
Она издала сухой смешок, отпила еще немного минералки и поднялась:
— Пойду попудрить носик. А ты пока напряги память, Патрик. Вспомни бутылку шардоне. У меня дома как раз припасена парочка.
Она направилась в ресторан. Я старался не смотреть на нее, потому что знал: достаточно одного взгляда на ее обнаженные руки и ноги, и мне слишком ярко представится, что именно скрывается под ее одеждой. В памяти всплывет картина того, как она, откинувшись на белых простынях, выливает на свое голое тело полбутылки сухого вина и спрашивает, не желаю ли я выпить.
И все-таки я невольно следил за ней глазами, пока вид мне не загородил мужчина, появившийся в патио из зала ресторана. Он подошел ко мне и схватился за спинку стула Ванессы.
Он был высоким и стройным, со светло-каштановыми волосами. Рассеянно улыбнувшись, он приподнял стул, явно собираясь унести его с собой в ресторан.
— Что вы делаете? — спросил я.
— Хочу взять лишний стул, — ответил он.
Я