на триста шестьдесят градусов, обшаривая взглядом окрестности в попытке обнаружить что-нибудь, что выделялось бы на фоне пейзажа.
— Я задал тебе вопрос, Патрик. Тебе понравилась бы эта игра?
— Нет, Уэсли.
— Очень жаль. Ах да, вот еще что, Патрик…
— Что, Уэсли?
— Взгляни-ка еще раз на восток.
Я сделал пол-оборота направо и увидел его в конце аллеи. Его высокая фигура в тумане казалась полупрозрачной. К уху он прижимал телефон.
— Что скажешь? — спросил он. — Давай сыграем?
Я сорвался с места. Он сделал то же одновременно со мной. Я слышал, как стучат его ноги по мокрому бетону. Мгновением позже он разорвал соединение.
Когда я достиг противоположного конца аллеи, его и след простыл. На улице толпились туристы, посетители магазинов и старшеклассники. Я видел мужчин в длинных плащах и желтых дождевиках, вымокших до костей дорожных рабочих. Я видел поднимавшийся над канализационными решетками пар и скользившие сквозь него такси. Я увидел, как на парковке возле квартала Ньюбери навернулся пацан на роликовых коньках. Но Уэсли я не видел.
Только туман и дождь.
22
Наутро после моей встречи с Уэсли мне позвонил Бубба и сказал, чтобы через полчаса я был перед своим домом, потому что он за мной заедет.
— А куда мы собираемся?
— Повидать Стиви Замбуку.
Отступив на шаг от столика с телефоном, я глубоко вздохнул. Стиви Замбука? За каким чертом я ему понадобился? Я знать его не знал. И подозревал, что ему о моем существовании известно ненамного больше. И лично меня подобное положение вещей вполне устраивало.
— Зачем?
— Не знаю. Он мне позвонил и попросил, чтобы я к нему приехал. С тобой.
— Похоже, я пользуюсь популярностью.
— Можно и так сказать. Ты пользуешься популярностью. — И Бубба положил трубку.
Я прошел обратно на кухню и сел за стол пить свой утренний кофе, стараясь дышать ровно, чтобы избежать приступа паники.
Да, я боялся Стиви Замбуку. Но в этом не было ничего удивительного. Большинство людей боялись Стиви Замбуку.
Стиви Замбука по кличке Зубочистка возглавлял банду, державшую Восточный Бостон и Ревир, которая помимо всего прочего контролировала существенную долю игорного бизнеса, проституции, торговли наркотиками и крадеными автомобилями Северного берега. Стиви прозвали Зубочисткой не потому, что он постоянно ковырялся в зубах, и не потому, что он был тощий, и не потому, что он мог вскрыть любой замок зубочисткой, а потому, что всем своим жертвам он предоставлял право выбора, как именно они предпочитают умереть, — типа того, как человеку предлагают вытянуть короткую или длинную зубочистку. Стиви входил в комнату, где его подручные держали пленника привязанным к стулу, и клал перед ним топор и ножовку. Что тебе больше нравится? Топор или ножовка? Нож или меч? Удавка или молоток? Если жертва затруднялась с выбором или просто слишком долго колебалась, Стиви, по слухам, использовал дрель — свой любимый инструмент. Это была одна из причин, по которой в газетах Стиви иногда ошибочно называли Дрелью. Что дико злило еще одного мафиозо из Сомервила — Фрэнки Дифалько, который и сам претендовал на это прозвище, потому что славился огромным членом.
С полсекунды я раскидывал мозгами, может ли телохранитель Коди Фалька Леонард быть как-то связан с этим делом. В конце концов я догадывался, что он с Северного берега. Но, скорее всего, во мне говорила паника. Если Леонард обладал настолько большим влиянием, чтобы заставить Стиви Замбуку вызвать меня к себе, то вряд ли он нанялся бы к Коди Фальку Тут одно не клеилось с другим. Бубба вращался в мафиозных кругах, я — нет.
Так зачем же Стиви Замбуке захотелось меня видеть? Что я ему сделал? И могу ли я загладить свою вину? Желательно побыстрее. Быстрее быстрого. Лучше всего вчера.
Стиви Замбука жил в небольшом и довольно уродливом доме с полуэтажами, расположенном в тупике на вершине холма, вплотную подступавшего к шоссе № 1 и аэропорту Логан в Восточном Бостоне. Отсюда даже открывался вид на бухту, хотя я сомневался, что Стиви часто на нее любовался. Все, что могло заинтересовать Стиви, — это аэропорт. Половина доходов его бригады проистекала именно оттуда. Его слушались профсоюзы грузчиков и транспортников, а все добро, пропадавшее из багажных отделений, неизменно попадало в лапы к Стиви.
К дому примыкал бассейн; передний дворик окружал проволочный забор. Задний двор был ненамного больше. Через каждые десять футов стояли врытые в землю керосиновые фонари, в свете которых синеватый туман холодного летнего утра напоминал скорее об октябре, чем об августе.
— У него поздний субботний завтрак, — сказал Бубба, когда мы выбрались из его «хаммера» и шагали к дому. — Он его устраивает каждую неделю.
— Завтрак для мафиози, — сказал я. — Как мило.
— Коктейль «мимоза» очень даже ничего, — сказал Бубба. — Только держись подальше от канноли, а то весь день до вечера проведешь в обнимку с унитазом.
Дверь нам открыла девочка лет пятнадцати с водопадом черных волос, в которых мелькали ярко-оранжевые пряди. На ее лице застыло типичное для подростка злобно-презрительное и одновременно равнодушное выражение.
Она узнала Буббу, и ее бледные губы прорезала робкая улыбка.
— Мистер Роговски! Здрасте!
— Привет, Джозефина! Клевая прическа.
Она нервно коснулась своих волос:
— Оранжевый цвет? Вам нравится?
— Офигительно, — сказал Бубба.
Джозефина опустила взгляд на свои колени и переступила с ноги на ногу:
— Отец говорит, уродство.
— Не бери в голову, — сказал Бубба. — На то он и отец.
Джозефина машинально отделила прядку волос и прихватила ее губами, слегка покачиваясь с мыска на пятку, пока Бубба, широко улыбаясь, смотрел на нее.
Бубба как секс-символ. Теперь я могу сказать, что видел в этой жизни все.
— Отец дома? — спросил Бубба.
— У себя? — сказала Джозефина, словно спрашивала у Буббы разрешение.
— Мы сами его найдем. — Бубба чмокнул ее в щеку. — А мама как?
— Как всегда. Достала своими поучениями.
— На то она и мама, — сказал Бубба. — В пятнадцать лет жизнь не сахар, а?
Джозефина посмотрела на него, и на долю секунды я испугался, что она прямо сейчас прильнет к нему и вопьется в его толстые губы страстным поцелуем.
Вместо этого она, как балерина, развернулась на носках, бросила: «Мне пора» — и выбежала из комнаты.
— Странная она, — сказал Бубба.
— Она в тебя по уши влюблена.
— Заткнись.
— Точно тебе говорю, идиот. Или ты ослеп?
— Заткнись, а то урою.
— Ладно, — сказал я. — В таком случае проехали.
— То-то