От Германа приходит сухой короткий запрос на планирование в первом квартале следующего года работы моего отдела. Как банально.
А чего ты ожидала? — тут же оживает голос внутри меня. — Что он начнёт письмо со строк: «я помню вкус вчерашнего поцелуя, моя рука всё ещё протянута, бери её, если хочешь»?
Откидываюсь на спинку кресла и разворачиваюсь к окну. Там внизу шумит центральный проспект, а мне с нашего этажа видны металлические крыши и балконы с балюстрадами, классическая лепнина на карнизах доходных домов. Всё, как и обещано — выделил кабинет прямо с окнами на Невский.
Значит, надо наслаждаться привилегией. Сейчас попрошу чашечку кофе у Скорой и…
Мне даже странно и нелепо такое представить. Нет, не попрошу, конечно.
Вон и кофе-машина в углу на столике притулилась. И набор с капсулами разных видов. Всё сама.
Приходится прекратить этот внутренний бесполезный разговор и вернуться к делам, но сначала решаю набрать Германа по внутренней связи, даже предлог какой-то глупый придумываю. Однако через гудок трубку снимает «Ларисавана».
— Всё вопросы можно через меня, — с сахарной любезностью заявляет она.
Это означает: я отфильтрую и отделю зёрна от плевел, и если ваш вопрос не так уж важен, звонок не переведу.
Бормочу там что-то про накладные расходы, и Скорая уверяет, что всё уже передала в бухгалтерию.
— Приехали, — положив трубку, произношу в голос.
Это мне и в кабинет к Герману не войти и по телефону не набрать, если он даже внутренний номер на секретаря переключил.
Из чистого любопытства можно попробовать позвонить ему на сотовый, но повод не тот. И ещё я боюсь нарваться на равнодушие Германа.
Как будто бы это не он сегодня ночью стоял под твоими окнами?
Может и не он… Может, это игра света и тени. И моего воспалённого сознания.
Скорее, распалённого. Страстными поцелуями на палубе речного трамвайчика.
Вспоминаю, как он крепко держал меня, не давая ни малейшего шанса отстраниться.
Так, пора прекращать! Совсем нерабочие мысли.
Скрипнув зубами, решаю, что попозже соображу, как мне до него добраться в случае необходимости, а пока составляю графики со своими девочками, провожу короткий конференц-колл с Алёнкой, которая всё-таки дошла до офиса, прошу её подбить план квартальных командировок и прислать на согласование.
— Сделаем, леди-босс, — кивает она с улыбочкой.
— Ты что такая весёлая? — спрашиваю, пытаясь разглядеть за её спиной офис. — Ты где сейчас?
— В переговорной. Нас переселили в проклятый опен-спейс. Теперь, когда десять человек сразу говорят по телефону или по конференц-связи, тут гул стоит, как в пчелином улье. Я сбежала, где тише.
— Переехали все?
— Да.
Задумчиво стучу пальцами по верхней губе, подбородок положила на раскрытую ладонь. С Алёнкой можно расслабиться и сесть, как угодно. Не обязательно держать деловую марку.
— Так вот почему Островский так стремительно вчера сорвался в столицу, — произношу я, но Алёна мотает головой и пожимает плечами.
— А он точно к нам приезжал? Я его давно не видела. Да и не слышала, чтобы кто-то упоминал о визите биг-босса.
Всё становится ещё интереснее.
— А Возова ты не видела? — поддавшись импульсу, спрашиваю я.
— Нет, — удивление у моей помощницы искреннее, — а что такое?
— Да просто так. Любопытно.
— Говорят он теперь в «Марин-групп».
Это я уже и сама в курсе, но делаю заинтересованное лицо, на случай, если Алёнка что-то ещё сообщит. Боже, ощущение, что обманываю младенца. Алёна всегда была искренней и слегка наивной, зато исполнительной и надёжной.
— Кто говорит?
— Пал Саныч из планирования. Ты же знаешь, он постоянно фильтрует информацию. Кто-то в пасьянсы на работе рубится, а кто-то за конкурентами следит.
— Ценный кадр, — заявляю и сворачиваю разговор. — Жду информацию, в общем.
— До шести пришлю.
Когда выхожу на обед чисто из вредности отвлекаю «Ларисувану» от дел, интересуясь, где шеф. По её словам он на встрече с японским партнёром. Мне становится ещё неприятнее. Хотя куда уж больше. Вот так, значит. Кто вчера выкрутился из безвыходной ситуации? Я. Кого сегодня не позвали на продолжение переговоров? Меня. Хороша благодарность.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Поджимаю губы и бреду к лифту, стараясь отогнать мысль, что это я сама своей дурацкой припиской в не совсем правдоподобном резюме эту ситуацию создала.
Ровно без пяти шесть вечера, как и обещано, на почту сваливается график командировок от Алёнки. Листаю его и не понимаю, что меня смущает. Январская часть уже даже условно согласована и составлены необходимые документы. Когда дохожу до конца, осознание прошибает меня, словно удар молнии.
Искренне негодуя и чувствуя, что мне срочно надо вылить на чью-то, — нет, не чью-то, а на конкретную, — голову своё раздражение, я вскакиваю на ноги и вылетаю в приёмную.
— Герман Маркович уже у себя?
— Да, но…
— Одного «да» вполне достаточно, — на этот раз перебиваю первой.
Игнорируя возмущённый возглас Скорой, иду прямо к кабинету Германа и распахиваю дверь.
В комнате полумрак, потолочный свет выключен, стол освещается монитором и лампой. За три недели я уже поняла, что Островского раздражает яркие люминесцентные лампочки. Даже днём, если солнечного света достаточно, он будет работать при нём, не зажигая искусственный.
Герман вопросительно смотрит на меня, прижимая трубку сотового к уху. Опять скинул пиджак и заката рукава рубашки до локтей, галстук за ненадобностью ослабил, переходя в режим «рабочий день почти закончен».
— Ладно, давай, мне пора, — сворачивает он разговор. — Да, звони, если надо.
Что «давай»? Куда «пора»? Почему-то кто-то может звонить ему «если надо», а я теперь этой привилегии лишена?
Мои ладони сжимаются в кулаки, хочется потрясти ими в воздухе от возмущения.
Дверь за моей спиной приоткрывается. Невозмутимая Скорая с прискорбием сообщает, что не успела предупредить шефа о моём визите. Она застывает в дверях. Лопатками чувствую, что секретарь готова остаться и присутствовать при нашем разговоре, но Герман кивает ей и отсылает со словами:
— Всё нормально, Лариса Ивановна, можете идти. Уже шесть и сегодня вы мне уже не понадобитесь.
Как только дверь за ней закрывается, я возмущённо хмыкаю.
— Где ты эту «Ларисувану» откапал? К тебе теперь только по предварительной записи через реестр аудиенций попасть возможно?
Герман смотрит на меня снизу вверх, но его ничуть не смущает мой грозный вид. Напротив, с недовольством замечаю, как на его левой щеке проступает треклятая ямочка. Чёлка лезет Герману на глаза, и в этом тусклом свете он выглядит на все двадцать три, как будто прошлое вернулось. Раскинулся в кресле, как какой-то хозяин жизни, и с ленивой улыбочкой взирает на меня. Меня почему-то потряхивает, и я не совсем чётко осознаю причину этой дрожи.
— Ты хотела обсудить моего секретаря?
— Нет! — возмущённо выдыхаю я. — Себя!
Делаю пару дополнительных шагов, и теперь мы изучающе смотрим друг на друга через стол.
— Ты хочешь обратно на место в приёмной? Серьёзно? — заявляет этот наглец, специально поддразнивая.
— Нет! Я хочу обратно свои должностные обязанности в полном размере, — поясняю уже спокойнее. — Почему в графике командировок сотрудников моего отдела нет ни одной поездки для меня?
— Потому что предполагается, что ты больше не ездишь в командировки. Ты нужнее здесь.
Он уже как-то говорил «ты нужна мне здесь», а теперь я всего лишь «нужнее», только кому, не понятно. Если бы Герман снова сказал ту фразу, я бы, может, и успокоилась, но он молчит, считая, что дополнительных пояснений не требуется.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я всегда была вовлечена в дела своего отдела. И ездила в регионы.
Борюсь с желанием то ли положить ладони на столешницу и нависнуть над Германом возмущённо, то ли сложить руки на груди и одарить презрительным взглядом. Выбираю второй вариант.