шёл только восемнадцатый год, и я, напирая на это, как можно учтивее сказал, что хотел бы подыскать себе жену постарше.
Мастер Ванцзу тут же расплылся в улыбке, кивнул и понимающе проговорил: «Постарше? Лет на тысячу?». А, видя, как я покраснел и отвёл взор, громко рассмеялся и предложил мне послушать хороший анекдот. Я невольно кивнул. Всё равно б он меня не оставил в покое, и я наивно понадеялся, что так он соскользнёт со столь неудобной темы. Но не тут-то было, ибо рассказ его оказался таков:
«Один чиновник научился вызывать духов для разных своих нужд. И так вышло, что он сделал своей любовницей одну ушлую хули-цзин, и союз их продлился несколько лет. А потом тот чиновник стал тяготиться своей избранницей-лисицей с её шутками, требованиями и ревностью, да и к тому ж надумал жениться, потому как иначе никак было по службе дальше не продвинуться.
Дабы хули-цзин не разгневать, о расставании он ей сказал в самых учтивых выражениях и под конец вовсе пообещал отдать ей в дар всё, что она пожелает из того, что было ей любо. И та, усмехнувшись, попросила отдать ей то, чем чиновник более всего гордится, но с чем плохо умеет обращаться. Подумав, тот решил, что говорит она о его любимом жеребце, коим она и сама не раз восторгалась, и пообещал отдать ей то, что она просит. Но хитрая лисица сказала, что заберет позже, когда чиновник женится. А то, мол, вдруг передумает.
Ничего не заподозривший мужчина согласился, а спустя несколько месяцев женился. В первую брачную ночь он вошёл в опочивальню и уже у брачного ложа, раздеваясь, наконец, понял, что вовсе не о том жеребце говорила ему покинутая хули-цзин…».
Услышав это, я изумленно воззрился на него, не зная, что мне делать — рассердиться или смутиться. Что это ещё за наветы такие? Я так и хотел спросить в ответ, но быстро передумал, ибо меня озарило, что, должно быть, учитель опять что-то искал в моей комнате и мог наткнуться на послания от Юньсюэ. Он уж как-то раз объявил мне, что у него закончилась бумага в самый неподходящий для того момент, и посему он взял часть моей. Оставалось лишь вздохнуть. Мне сильно досаждала подобная его привычка, но поделать я ничего не мог, ведь он был моим наставником и то был его дом, а не мой.
То, что я особливо не хотел ему показывать, я припрятал подальше, но помогло это иль нет — знать не мог. Должно быть не помогло, ибо однажды он вдруг спросил, не от того ли я отказываюсь от его внучки, что делю своё сердце надвое и жду, с какого дерева плод упадет мне в руки раньше. Я смутился и ответил, что сердце моё и впрямь занято, и он помнит, кем, и что я всё ж намерен попытать счастье. Он тогда ничего не ответил, и больше мне разговорами об Аньцин не досаждал. А я тогда и не придал этому значения. И вот теперь услышать такое…
— К чему вы поведали мне эту поучительную историю, мастер? Ведь я не вызываю духов для своих нужд, — наконец, произнес я.
— Это верно, — усмехнулся мой начальник. — Тебе и призывать их не надобно. Они сами к тебе липнут словно гусеницы к капустным листам. И ты, как и капустный лист, не можешь их сбросить, и убеждаешь себя, что гусеницы с тобою так поступают от великой любви.
Я пожал плечами и ответил: «Коли даже это и так, разве ж я могу кому-то запретить любить меня?». Мастер перестал улыбаться и поглядел на меня озадаченно, а я был несказанно рад своей маленькой победе над ним, ещё не зная, что могут наделать слова мои, услышанные кем-то ещё. И наверно мастер Ванцзу ответил бы мне новой колкостью, но один из наших магов выглянул на галерею, где мы стояли, и сказал, что без нас никак не обойтись, посему мы были принуждены вернуться к работе и темы той более не касались.
Тем же вечером я решил написать Маранчех и поведать ей о том, что написал её отцу в Варрмджо, но никак не мог подыскать подходящих слов.
Незадолго до отъезда из Цзыцзина дядя шепнул мне, что переговорил с моими родителями, и те согласны подождать, покуда не случится одно из трёх — я добьюсь своего, достигну тридцатилетия или ж моя избранница станет женой другого. И родные мои считали, что последнее вероятнее всего, многозначительно добавив, что они готовы смириться с невесткой из пусть и не шанрэньского, но знатного рода, но не с тем, что она отказывается поклоняться их богам и предкам, и не с вольностями и варварскими обычаями, коими известны южанки. Услышав это, я вначале поник, но позже решил, что ведь отказа я всё ж не получил, и, стало быть, могу ещё побороться за своё счастье.
Посему, прибыв в столицу, я первым делом накупил подарков для Бучхи и его домашних, и хотел было вместе с дарами отправить ему послание с прямым вопросом, но затем остудил свой пыл и понял, что это будет, по меньшей мере, не учтиво. Всё-таки и в Варрмджо были свои обычаи, и принято было являться для сватовства лично и с подарками. А я сумел бы, ежли ещё повезет, приехать только летом.
Когда я спросил об этом мастера Ванцзу, он с сомнением поглядел на меня и спросил: «У тебя что, друг мой, личный надел из ниоткуда вдруг появился?». Я ответил, что нет, но это можно устроить. Иначе мне было отпуск никак не получить, и я готов был даже упросить отца записать мне в дар хоть малый клочок его рисового поля.
Мастер, выслушав меня, пожал плечами, и ответил, что, коль появится, то это можно будет, верно, устроить, а потом спросил, зачем мне всё это понадобилось, но я пообещал рассказать только в том случае, ежли всё устроится, и он, будучи озабочен делами более насущными, не стал напирать. А я вскоре написал своё письмо с вопросом, можно ли мне будет приехать летом во владения клана Эшинбуйя. Незадолго до той неловкой беседы с моим старшим товарищем, Бучха в самых ласковых выражениях заверил меня, что будет рад мне словно самому дорогому гостю.
Это вселяло