воздух, и почва, и вода прогрелись так сильно, что снега и лёд растаяли, и шапками держались лишь на вершинах гор, окружавших город, реку и озеро. Да ещё вдобавок из приплывавших и уплывавших по небу туч то и дело падала противная морось. И ведь для сезона Личунь это было обыкновенной погодой, полностью оправдывающей подобное наименованье.
Нас встретил престарелый слуга моего отца, веселый и подвыпивший, но силившийся это скрыть. На мой вопрос о том, когда потеплело, он икнул и смущенно ответил, что вот только накануне ещё мороз стоял, а утром внезапно стало теплеть, и между часом Дракона и часом Змеи мелкий дождь смыл весь снежный покров, и все спорят о том, как это следует толковать, но в целом сходятся на том, что это хороший знак. Сами мы с Сяодином приплыли в час Козы и попали сразу ж к накрытому обеденному столу.
Я всё порывался поговорить с сестрой наедине, но так и не успел, потому что отец крепко взялся за нас с Сяодином и не отпускал до позднего вечера, а там уж спать было пора. Я думал, что свадьба состоится на следующий день, но оказалось, что, когда составили гороскоп, выяснилось, что лучше подойдет двадцать первый день, и утром, покуда все ходили в храм, нас никто даже не разбудил. В тот день я с сестрой успел перекинуться всего несколькими словами, и она выглядела счастливой. А на следующий день стало совсем уж по-весеннему тепло, и в саду раскрылись первые цветы мэйхуа, что сочли особенно благим предзнаменованием, сулящим молодым в браке теплоту и процветание.
Я же в утро торжества, гадал, в какое из святилищ мы отправимся. В Цзыцзине не так много больших храмов, которые обычно обходят в восьмидневный срок перед самой свадьбой, и сложилась традиция — ежли брак был исключительно по сговору, то в день бракосочетания обряды проводили в храме Ни-Яй и Сифан-Нюйши, а ежли в деле были замешаны ещё иль даже только чувства, то напоследок оставляли посещение храма Юэ-Ци и Тайян-Фу. Я успокоился окончательно, когда обтянутый красным шёлком паланкин под звуки барабанов, бубнов, флейт и пипы понесли в сторону Тыквенного Сада, где располагался храм божественной четы владык Солнца и Луны.
Байлян в тот год исполнилось двадцать пять лет, и некоторые поговаривали, что, согласно древним традициям, наши родители собираются оставить её в доме, с тем, чтоб заботиться о них, покуда их смерть не избавит её от этой обязанности. Сестра моя сама, бывало, шутила об этом, но я слышал тревогу в её голосе, хоть и не верил, что наши отец и мать могут так с ней поступить. Скорее уж они долго думали, как получше устроить её брак. Байлян, достигнув пика брачного возраста, не слыла писаной красавицей, но считалась вполне пригожей девушкой, и приданое у неё, хоть и не столь богатым было, как у наших старших сестер, но тоже немалым, а уж когда отец получил четвертый ранг, то она и вовсе превратилась в желанную невесту для многих.
Её жених оказался выходцем из рода Хань, к которому принадлежала наша бабушка по матери, был молод, всего на год старше избранницы, хорош собой и служил жрецом в храме Восьми Бессмертных, что стоял на Оленьей горе. Увидал я его впервые, когда в храме священнослужители связали пальцы новобрачных красной нитью, про то, где и кем мой зять служит, шепнула мне матушка, а остальное, относительно обстоятельств, что привели к свадьбе, рассказала мне моя самая старшая сестра уже на свадебном пиру. Вторая наша сестра лишь кивала, придавая больший вес словам первой.
Они откуда-то прознали, что с будущим мужем Байлян познакомилась на свадьбе его старшего брата годом ранее, куда членов нашей семьи как родичей, хоть и не особо близких, пригласили. Потом они вновь встретились на Празднике Фонарей, а после гуляли вместе уже на Цисидзё, потому как у нас до сих пор в большие празднества семьи, связанные родством в пределах семи колен, стараются хоть как-то собраться вместе.
Первая сестра говорила, что после этого они и стали постоянно писать друг другу письма, вторая же сестра уверяла, что обмениваться посланиями они начали ещё после Нового года, а после Цисидзё сянь Хань прислал ей первый подарок, а, когда она ответила, вместе со вторым уже прислал и предложение стать его женой, на которое Байлян с ответным даром ответила согласием. И вскоре после этого к нашему отцу явились сваты. Матушка пришла потом спросить у дочери, что та думает, и не без удивления получила немедленное согласие. Так вот незадолго до нашего возвращения из Индрайи прошли и сговор, и помолвка.
Спрашивать у матери, что из этого правда, а что выдумки моих скучающих дома с детьми старших сестер, я не стал. В конце концов, ежли б это оказалось правдой, то о таких вещах вслух говорить не принято, дабы не бросить тень на девушку. Посему я просто порадовался тому, что моя младшая сестренка выбрала себе супруга по сердцу. Хоть кому-то это удалось. Родители ж мои радовались тому, что устроили семейное счастье своей третьей дочери, ибо в Цзыцзине считают, что выдать замуж дочь сложнее, чем женить сына. В столице ж в основе своей мнение бытует прямо противоположное.
Как бы то ни было, почувствовать себя полностью исполнившими свой родительский долг мешал им только я. И стоило погаснуть последним свадебным фейерверкам, как они снова, верно, озаботились моей судьбой, и не прошло и пары дней, как матушка позвала меня навестить родных вместе с ней. Таких посещений за время Новогоднего Фестиваля оказалось с десяток, и лишь после вопросов, не приглянулась ли мне такая-то или такая-то, я смекнул, что мать опять подыскивала мне невесту. Увы, но порадовать её мне было нечем, ибо девушки, о которых она спрашивала, не понравились бы мне, кабы даже сердце моё и мысли пустовали.
Но сама новогодняя ночь прошла как-то тоскливо, поэтому я пользовался случаем прогуляться по улицам и домам родного города, и с родичами, и с Сяодином, которому показывал все самые красивые места в городе. Особливо, когда погода благоприятствовала, а было так отнюдь не всегда, потому как зима ожесточенно боролась с весной. В саму новогоднюю ночь стоял мороз такой, словно мы с моим младшим товарищем моргнули и вновь оказались в столице. Хоть при том было совершенно сухо,