анекдот, что я ему рассказать помешал:
В одной неназванной деревне жил старый солдат, уже давно из-за старости и болезней отпущенный доживать свои дни на покое. И как-то раз вечером он вышел из дома и долго не возвращался, а, когда родные обеспокоились, оказалось, что он мёртвый лежит на дворе. Вызванный лекарь сказал, что причиной столь внезапной смерти стала какая-то давняя немочь. Родные погоревали, справили положенные обряды, похоронили солдата, как должно, и продолжили жить прежней жизнью. Да не тут-то было!
По вечерам и ночам стал пугать их призрак почившего — ходить по двору, стучать в окна и двери и всё чего-то требовать, но слова его были не ясны. Родичи солдата звали одного за другим и местного даоса, и шамана, и даже как-то привели проходившего мимо монаха цзиньдао, но все их советы оказывались бесполезны. Никакие ритуалы и подношения тоже не помогали. Ясно было лишь, что беспокойный дух чего-то хочет, а чего — не ясно.
И вот однажды сын его лунной ночью выскочил на двор, дабы поскорее добежать до отхожего места со своей нуждой, и тут услышал голос своего почившего батюшки — «Ага!», да так испугался, что сам стал не свой, словно вселился в него кто, да по ногам вмиг всё и потекло. А потом раздался вздох облегчения, и с тех пор дух больше тех людей не беспокоил.
Учитель мой на это сдержанно улыбнулся, а я не ведал, куда от стыда глаза деть. Я-то ведь слышал ту же историю с более тяжелыми и пахучими подробностями, да не решился бы пересказывать её вот так вот старшим и в том виде, в каком это сделал мастер. Хвала всем богам, что Сяодин тогда так вовремя вернулся! Мне отнюдь не хотелось проверять утверждения моего безумного начальника о том, что духи на такое не серчают.
Видя моё смущение, он громко расхохотался и сказал признать, что история хоть и скабрезная, но поучительная. Тут уж мне пришлось согласиться. Оба старших довольно улыбнулись, и тогда наставник велел мне прибраться, а после меня отпустили. О чём они толковали в те полчаса, мне неведомо. Мастер Ванцзу лишь зашёл попрощаться и сказать, что мы встретимся на службе, а ежли намерения мои тверды и времени не жаль, то после неё можем заняться тем, что связано с облегчением страданий духов Воющего ущелья. На это мне было не жаль ни сил, ни часов, и потому почти весь остаток месяца вечера мы с ним просиживали в библиотеке и архивах.
В конце того же месяца Байлян должна была выйти замуж, но жена нашего брата родила очередную девочку, при том весьма болезненную, и родные уговорили остальных повременить. Тогда свадьбу перенесли на середину двенадцатого месяца, ибо позже подобное торжество уже б вызвало ненужные толки и насмешки — у нас считалось, что прямо перед Новогодним фестивалем или сразу после него справляют свадьбы лишь те, кто стеснен в средствах и желает сэкономить. В столице с подобным я сталкивался реже, ибо в Цзиньгуанди всегда смотрели более на пышность свадьбы, нежели на день.
Однако ж нам с Сяодином пришлось переменить планы поначалу из-за этого, а потом уж от того, что наступил конец года и, как назло, супруге мастера Ванцзу стало хуже. Намеками, не роняя своего достоинства, он дал понять, что без моей помощи с положенными отчетами справиться ему будет непросто, и я не мог его покинуть. К тому ж наш владыка, наконец, признал, что ведение дел шэна его тяготит, и пообещал дать временно должность цзими гувэня тому, чей годовой отчет покажется ему наилучшим, и среди чиновников высших рангов началась невероятная суета.
Потому я написал родным, что приеду к главному свадебному дню, но никак не раньше. Им пришлось это принять. И посему мы с Сяодином отправились в путь лишь на пятнадцатый день двенадцатого месяца.
–
Как я и упомянул некогда, в те полторы недели, что тянется Новогодний Фестиваль, большая часть подданных Синского владыки не берутся ни за какую работу, окромя самой срочной и необходимой. Потому думать, о том, как попасть на праздник в другой город, надобно загодя. Ибо уже за неделю иль даже две до первого дня нового года поднимается плата на все дорожные услуги, а в сам тот день, ежли кто и возьмется помочь запоздалым путникам добраться, то только в том случае, когда с их путешествием можно управиться за полдня. Да и то это будет в два раза дороже обычного. В основном все, кто взял попутчиков в свою повозку или на свою джонку, в этот день намерены завершить путь в родном городе.
Посему тем, кто был столь глуп иль неосмотрителен, что не позаботился о себе своевременно, остается уповать лишь на тех, кто по какой-то причине пожелал в праздничную пору подзаработать, и берется помочь, но за плату в два-три раза выше обычной. Однако ж тут и кроется опасность, ибо, увы, но не все желают получить свои серебро и бронзу честно. И их не останавливает ничто, даже светлые праздники.
Уж давно все защитники порядка предупреждают, что, коль приходит нужда отправиться в такой путь, надобно непременно следовать проторенными дорогами и в спутники выбирать лишь надежных людей, потому как иначе можно нарваться на злодея, который, прикинувшись обычным бедняком, решившим пожертвовать отдыхом ради необходимого заработка, заманит путника в ловушку и в лучшем случае просто острижет словно овцу по весне, а то и прирежет, дабы избавиться от ненужного свидетеля. Да и разбойники на дорогах не спят.
И я был очень рад тому, что нам с моим младшим товарищем не пришлось думать, как и со служебными делами управиться, и в Цзыцзин попасть без труда и приключений. Незадолго до нашего отбытия я договорился о местах на парусной повозке[1] с зимними полозьями, и на пятнадцатый день месяца мы благополучно отправились в путь, а уж на девятнадцатый не менее благополучно сошли у пристани в Цзыцзине, и на почти целый месяц, ибо именно столько нам дали времени на отдых, позабыли обо всех дорожных тревогах и заботах.
Когда мы покидали Цзиньгуанди, там стояла стужа, и оголенная земля Цзыцзина после заснеженной столицы казалась мне чем-то странным и неправильным с непривычки. По меркам родного моего города всё ещё было холодно, но и