Куропаткин энергично встал из-за стола, взял газету, где какая-то статья была подчёркнута красным карандашом, и, остановившись возле Каледина, прочитал ему некоторые выдержки:
«Мы не простим России векового закабаления еврейства и гонений на евреев. Мы будем вредить ей, где это представится возможным, подрывая и изматывая её силы.
Завершив один военный поход, мы будем готовить и финансировать другой. И так, до того предела, когда этот оплот славянства, ненавистный нам как по религиозным мотивам, так и как носитель духа бунтарства и свободомыслия, культивирующий идею пан-славянизма, не падёт под нашими ударами.
В России нас интересует лишь одно – её недра, её необозримые просторы, её богатства.
И мы завладеем ими, если наберёмся терпения и будем слаженно вести работу как извне, так и внутри страны, через наших ставленников и единомышленников».
– Вот, Алексей Максимович, программа и цель сил, враждебных России.
А война с Японией – лишь горькая частность, лишь одно ничтожное звено в цепи грозных нарастающих событий.
Но если это звено лопнет, государственный корабль полетит в стремнину, в пропасть.
Я предупреждал Государя, сколько ему отправил личных посланий! – но он не внемлет голосу разума. Старается не замечать надвигающейся бури.
не представлял того, что болезнь зашла так далеко.
И Вы правы, что больна сама Россия, а её болячки, с неотвратимостью, проявляются и в армии.
А это, согласитесь, далеко не лучшая позиция. Лучше с открытыми глазами встретить опасность и предупредить её, нежели дожидаться удара в спину и при этом ничего не делать по своему спасению.
Так что, Алексей Максимович, чашу позора выпью, а там – учительствовать. Больше не хочу ни к какому государственному посту прислоняться. Учить детишек – самое святое дело.
И не знали они оба, что именно так и произойдёт в будущем. Оболганный и несправедливо обвинённый во всех смертных грехах, Куропаткин будет отставлен со всех постов и удалится в родовое имение, где и будет, до 1926 года, учить детей.
Не тронет его ни белая, ни красная, затем, власть.
Белым он, наотрез, откажет в своём участии в их движении, а красные – почитая его за виновника поражения царизма, так же оставят в покое.
И умрёт сельский учитель, полный генерал Куропаткин, герой Туркестанских походов, бывший военный министр, кавалер всех существующих наград империи, в полной безвестности и будет похоронен родителями своих учеников на сельском кладбище Псковской губернии, где его прах покоится и поныне.
А Каледин, после Японской войны, никогда не увенчивал свою грудь орденами, пожалованными ему, высочайше, за реальные подвиги и проявленное мужество в войне с Японией.
Эти ордена жгли ему грудь, а позор и бесчестие, перенесённые государством, он воспринимал как личные.
Он долго осмысливал свой разговор с командующим, делал пометки о собственных выводах, и вскоре в военных журналах появилась серия его статей с разбором причин неудач русского воинства в борьбе с Японией.
Странное дело, все, кто его знал, словно вернулись к тому юношескому выступлению юнкера на военно-научной конференции в далёкие и беспечные лета.
Ибо всё, что он с тревогой отмечал, обнажилось и проявилось в ходе войны ещё в большей степени.
Что, в конечном счёте, и привело Россию к унизительному поражению.
Грозные события, возникшие в народной гуще по всей России, как последствия войны, в которой раскроется полководческий талант Каледина, революционные выступления масс, скоро затмят собой даже военный проигрыш, ибо они приведут Россию к гораздо большим потрясениям, нежели поражение в Японской кампании.
Но до этого надо было ещё дожить.
Слава Богу, что Алексея Максимовича в той войне с японцами судьба хранила, и он, в это время, поняв, что в строю его не ждёт ничего значимого и интересного, решил завершить Академию Генерального штаба.
Как командир полка и орденоносец, причём – удостоенный ордена Святого Георгия-Победоносца, в академию он был принят без экзаменов и очень скоро его авторитет стал столь высоким, что его даже привлекали к чтению лекций по истории войн на младшем курсе.
Больше всего столичной жизни радовалась жена. Она, наконец, выбралась в свет и для Каледина открылась её новая, неведомая даже ему страница – его жена стала такой модницей, что не вылезала, днями, из салонов одежды, парикмахерской, всё норовила обставить их жилище дорогой и красивой мебелью, наводнить всевозможными безделушками и ненужными, в общем-то, вещами.
Но он этому не противился, с головой уйдя в учёбу.
Но что-то порушилось между ними, и уже той милой, мечтательно-восторженной провинциальной барышни, он в ней не видел.
– Алёшенька, – мечтательно вздыхала она, – вот бы и остаться в столице, навсегда. Ты выйдешь в генералы, дети получат достойное образование, чем не жизнь? Мы же это заслужили. Сколько ты уже отмыкался по гарнизонам? Хватит, пора уже и о себе подумать.
Алексей Максимович завершил академию с золотой медалью. Ему предлагали поприще военного учёного, оставляли при академии, но он, не смотря на мольбы жены, категорически от этого отказался.
– Я думаю, – сказал он как-то вечером, – ты останешься в столице с детьми. Они учатся, а я к вам, как представится возможность, буду приезжать. Опять же – отпуска. Они большие у меня. Мы будем вместе, а так – срывать вас в неведомое – больше не хочу.
И Мария Петровна с радостью согласилась. А вскоре наступили такие события, что она и не могла быть с ним рядом.
***
1907 год явился этапным в жизни Алексея Максимовича Каледина.
Он с грустью осознавал, что молодость минула. Наступала зрелость. Краткосрочная, как миг. На этот самый вершинный этап в жизни человека самим Господом отводится нам предельно пятнадцать–двадцать лет, а вот свершить предстоит самое главное, отдать людям, Отечеству – всё, к чему готовился человек предшествующую жизнь.
И Каледин отчётливо осознавал, что и его личная жизнь, судьба до этой поры были лишь подготовкой к этому этапу, требующего от него приложения всех сил, дарований, таланта и самоотверженности, чтобы выполнить своё главное предназначение.
В сорок шесть лет от роду Алексей Каледин был назначен, одновременно с присвоением заветного генеральского звания, начальником Новочеркасского юнкерского казачьего кавалерийского училища.
Этому назначению он был рад. С одной стороны потому, что возвращался в родные края, на исконную казачью землю, а с другой – эта должность представляла ему возможность вложить весь огонь своего неугомонного сердца, своих дарований военачальника и педагога в подготовку будущего армии Великой России – её командных кадров.
Пять лет подарит ему судьба на выполнение этой роли. Произведёт пять выпусков из вверенного ему училища молодых хорунжих, которые отличались от своих предшественников разительно.
Именно по настоянию Алексея Максимовича училище перейдёт на трёхгодичный срок обучения, что позволит значительно повысить качество подготовки и воспитания будущих офицеров.
Памятуя уроки Японской войны, свой личный опыт участия в ней, Каледин перестроил все программы обучения юнкеров.
Задолго до того, как эта фраза стала крылатой и даже вошла, значительно позже, в боевые уставы русской, а затем – и Советской Армии, он её не только провозгласил, но и наполнил реальным содержанием: «Учить войска тому, что необходимо на войне».
При новом начальнике училища намного больше внимания стало уделяться полевой подготовке юнкеров, выработке у них практических навыков управления подчинёнными подразделениями в сложных условиях современного боя.
Алексей Максимович решительно сломал традицию – принимать в училище тех строевых офицеров, которые отстали в развитии, остановились в самообразовании, утратили перспективы служебного роста.
Любой офицер, независимо от предназначенной должности, попадал на беседу к начальнику училища.
Это был строгий и взыскательный экзамен, и его выдерживали далеко не все.