помогает. Его прежние слова были правдой. Он никогда не предавал нас и вообще не давал повода в нем сомневаться. Он просто утаил один секрет.
Кто бы не захотел скрыть тот факт, что связан с таким чудовищем?
Но чудовище или нет, она все равно его мать.
– Прости, что причинила ей такую боль у тебя на глазах, – шепчу я.
Петрик сглатывает:
– Так было нужно. Мы не можем рисковать тем, что нас снова задержат.
– Я сделала это не из мести. Я сказала ей, что сделаю это, если она…
– Все в порядке, Зива. Правда.
Его темные глаза скользят по лицу Темры, ее волосам цвета красного дерева, ее губам, безупречному лицу – все это едва различимо в лунном свете.
– У нее не было шанса накричать на меня за то, что я утаил этот секрет. Она должна это сделать. Должна сказать мне, что не хочет слышать мои оправдания. Должна швырять в меня всякой всячиной.
Чтобы удержаться от слез, я издаю слабый смешок.
– Так и будет. Все это тебя ждет. Ты уже подумал, как будешь перед ней объясняться?
Он качает головой:
– У меня нет объяснений. Только правда. Я боялся, что ты не подпустишь меня к себе, если узнаешь, кто я такой. Не все могут поверить, что я не испытываю к матери никаких теплых чувств.
При этом он бросает взгляд в сторону Келлина.
– Я знаю, почему ты сделал то, что сделал, – отвечаю я. – И не держу на тебя зла.
– Ты хороший друг, Зива. И еще лучшая сестра.
– Я подвела ее.
– Это не так. Ты все еще борешься за нее. Мы доберемся до столицы. Темра будет исцелена. Мы очистим свои имена, а Кимора получит то, что заслуживает за свое предательство.
Я так сильно хочу ему поверить, но в голове проносятся ужасные картины будущего, которые затем переносятся в мои сны.
* * *
Меня будит тишина.
Повозка остановилась. Я немедленно проверяю, как там Темра.
– Почему мы не двигаемся? – кричу я.
– Лошадям нужен перерыв, – говорит Келлин. – Если мы будем так гнать и дальше, они сдадутся прежде, чем мы доберемся до столицы.
Мы свернули с дороги, и Келлин уже распрягает лошадей. Петрик вместе со своими вещами куда-то идет. Наверное, собирается приготовить еду.
Я остаюсь с Киморой и Темрой.
Клянусь, военачальница никогда не спит. Каждый раз, когда я смотрю на нее, она настороже. Ее глаза бегают туда-сюда в поисках любой возможности сбежать.
– Вот, – говорит Петрик некоторое время спустя. Он протягивает мне миску с бульоном. – Я могу покормить ее, если хочешь.
– Нет, я справлюсь.
– Я все равно помогу.
Он опускается на колени позади Темры и усаживает ее, в то время как я дрожащими пальцами подношу ложку к ее рту.
Я силой разжимаю ее губы и, запрокинув ей голову, вливаю бульон. Увидев, что она пытается сделать глоток, я вздыхаю с облегчением.
– У нас все получится, – говорит Петрик.
– Эта целительница, о которой ты говорил… она хороша?
– Она может работать с телом так же, как ты работаешь с железом. Она хороша, Зива.
Следующая ложка бульона оказывается снаружи и сопровождается еще большим количеством крови.
– Она может залечить дыру в легком Темры? – спрашиваю я.
– Я видел, как она прикрепляла конечности.
Надежда, теплящаяся в моей груди, опасна, но если я потеряю Темру, то потеряю последнего члена своей семьи. Потеряю свое сердце.
Тогда Кимора действительно заберет у меня все.
Когда Темра наедается досыта, взгляд Петрика останавливается на его матери.
– Думаю, мне лучше пойти покормить ее.
Он оставляет меня, зачерпывает еще одну миску бульона и идет к своей матери. Юноша осторожно вынимает кляп и предлагает ей немного воды. Кимора пьет, пьет и пьет. Она не хочет показывать слабость, но по тому, сколько она глотает, я могу сказать, что это путешествие дается ей тяжело. Ее конечности, должно быть, болят из-за того, что она постоянно связана. Ее запястья и лодыжки покраснели и распухли от туго затянутых веревок, но у нее сейчас есть травмы и похуже.
Я рада, что она страдает, и мне за это не стыдно.
За последние четыре дня лицо Темры стало еще бледнее. Ее губы потрескались. Ее легкие ослабли. От долгого нахождения в одной и той же позе у нее появились пролежни. Но я не решаюсь ее подвинуть – боюсь усугубить травмы.
Возможно, это последние дни, которые я провожу со своей сестрой, а мне даже не удается поговорить с ней.
Я пытаюсь не думать об этом.
Когда Кимора достаточно напивается, они с Петриком начинают перешептываться. Я не могу расслышать подробности разговора, но от того, что она говорит, Петрик морщится. Он наливает ей немного бульона, кормит ее и продолжает негромкий разговор. Ее лицо ничего не выражает, и я начинаю задаваться вопросом, не следует ли мне подойти ближе.
Вдруг Темра начинает кашлять.
Я осторожно переворачиваю ее на бок и растираю спину. Ее плечи вздымаются, а тело напрягается. Кровь стекает с ее губ.
– Я не оставлю тебя, – говорю я. – Я здесь, Темра. С тобой ничего не случится.
Краем глаза я замечаю движение и оборачиваюсь. Келлин наклоняется, чтобы зачерпнуть немного супа. С его ростом приходится сильно наклониться, чтобы дотянуться до кастрюли. Даже будучи покрытым дорожной пылью от долгого путешествия, он, с золотисто-рыжими волосами и мягкими чертами лица, красавец во всех смыслах этого слова.
Когда-то он так много значил для меня. Какое-то время мы были… вместе. Но вместо того, чтобы бежать и помочь моей сестре бороться с Киморой, он пришел за мной и людьми, которые пытались меня забрать.
Он спас меня, а не ее.
И если она умрет, я никогда не смогу простить его.
Даже если она выживет, я не думаю, что смогу простить его. Он знал, что моя сестра – это весь мой мир. Он знал, что мне не грозила никакая реальная опасность. Кимора хотела, чтобы я осталась жива. Но она хотела убить мою сестру, чтобы преподать мне урок.
И все же он пошел за мной.
Он сделал неправильный выбор, так как же я могу сделать выбор быть с ним?
Взяв себе еду, он подходит к телеге с моей стороны. Я вдруг понимаю, как близко он находится. Я не знаю, почему это чувство сохраняется даже спустя столько времени, проведенного вместе. И все же, когда он рядом, всегда происходит одно и то же. Во мне беспорядочно смешиваются волнение и тревога.
– Мне жаль, что я сомневался в Петрике, –