Читать интересную книгу И посетителя посетила смерть. Книга I. Тайная грамота - Людмила Прошак

На литургии, которую служил Киприан, присутствовала великая княгиня Евдокия с детьми. Младшенького она держала на руках, а старший, Василий – тот самый, что испытывал меня на продажность, – стоял особняком, среди мужчин, словно исподволь приучая себя, маленького, к большому, взрослому одиночеству. Он и в трапезной сел поодаль от семьи, по левую руку от Киприана (или это Киприан был у него по правую руку?).

«Мама, ну давай будем есть курицу», – с ложкой наизготове торопил один из княжичей, указывая на глиняный горшок. «Откуда ты знаешь, Петруша, что это курица?» – — «Я видел как монахи ловили кур!» – оглушительным шёпотом сообщил малыш.

Киприан, обведя внимательным взглядом стол и убедившись, что и перед братией стоят точно такие же горшки, повернулся ко мне: «Это курица?» – «Да, владыко, только это… монастырская курица», – уточнил я, ощущая себя тем самым горшком, который вот-вот отправят в печь. «Ну-ну», – преувеличенно добрым голосом сказал митрополит и взялся за ложку. «Вкусно! – Петруша облизнул пальчики. – Я такой курицы еще никогда не ел!» – «Я тоже! – сказал митрополит, попробовав: – Что это?» Я посмотрел на келаря: тот от ужаса надул впалые щеки. «Это… курица… Ой, нет! – замахал он ладонями-лопатами. – Это… вла-вла.. дыка… капуста это!» – «Не может быть!» – «Может! Мы её крошим, в горшок укладываем, а сверху – молочком и яйцами поливаем, да и в печь, чтоб подрумянилась». – «Ты ж говорил, яиц нет?» – брякнул я. «Так, отче, мы когда ловить кур стали, иные из них со страху нестись начали прямо на бегу. Два яйца разбились, но остальные мы успели поймать…» – «А я уж грешным делом осерчал, – захохотал Киприан. – Думаю, в Царьграде на одних оливках монаху можно прожить годы без урона для здоровья, а тут… курица! Что за излишество!»

Бывший посол византийского патриарха, нынешний митрополит Киевский, Русский и Литовский (будет ли когда-нибудь у православных митрополит всея Руси?) и впрямь умел довольствоваться малым. Без чего он не умел обходиться, – так это без перьев, чернил и пергамена, которого требовалось с каждым днём всё больше и это стало моей заботой.

Но прежде навалились хлопоты иные. После трапезы великая княгиня Евдокия известила о том, что намерена злоупотребить гостеприимством лишь до утра. У меня было такое чувство, словно с неба сорвалась ещё одна хвостатая комета и ударила меня своим копьем («Так быстро!»). Но разве мог я возразить? Зато не молчал митрополит: «Уже успела забыть, как мы к поганым в лапы едва не угодили? Хочешь полонянкой стать – твоё дело, но княжичи – о них ты подумала? Если Тохтамыш к Москве пришёл, чтобы выдачи великого князя требовать, думаешь, семя его пощадит?» Не дожидаясь ответа, митрополит сокрушённо повернулся ко мне: «Мы насилу ноги из Москвы унесли. Стоило князю Кремль оставить, как замятня началась: одни обозы со скарбом грузили, другие их грабили; одни из города выбирались, другие в них камнями со стен кидались; а когда уж кремлевские погреба разграбили, то все как обезумели. Тогда-то я и умолил великую княгиню Кремль покинуть». Конечно же, Киприан пустился в повествование не из-за устремления обрести во мне свежего слушателя, а из-за желания повлиять таким не нарочитым образом на великую княгиню. Она и впрямь чутко прислушивалась к рассказу, и всё же когда заговорила, в её словах было больше отклика на свои собственные мысли, чем на откровения митрополита: «Мы бежали из Кремля через Фроловские ворота – те самые, через которые Димитрий уходил на битву на Куличках и возле которых мы с детьми встречали его с победой. А то что люд сейчас поднялся… Вправе ли мы его, оставленного государем и митрополитом, винить?» Киприан вскинулся как от пощечины: «Когда я оказался в Царьграде, охваченном великой смутой и насилием – на море господствовали латиняне, а сушей завладели богопротивные турки, я не покинул в ужасе царицу городовIV. А нынче картина иная. Ты уж прости мне, великая княгиня, дерзновенную откровенность, напомнить тебе хочу: великий князь, отъезжая, семью свою поручил моим заботам – тебя с детьми малыми. А как сберечь, если не знаешь, кого остерегаться больше – хмельных простолюдинов, вероломных бояр или беспощадных ордынцев?» – «Меня, отче, беречь не надо, я сама себе и своим детям защитница. А если на кого из заступников и уповаю, так только лишь на неё, на Пресвятую Богородицу», – вспыхнула великая княгиня. Киприан, стиснув посох так, что побелели костяшки пальцев, опустил голову.

Помолчав, все разошлись: великая княгиня затворилась с детьми в келье; Киприан удалился в храм, взглядом остановив нас, вздумавших сопровождать его; Афанасий и Епифаний, вздохнув, тоже куда-то побрели, каждый в свою сторону. Остался я в одиночестве, мучаясь невозможною мыслью: должно быть, не одна Москва в осаде, прочие города и земли уже пленены, а как же великая княгиня с детьми малыми в дальнюю дорогу пустится? Ведь не отступит, не остынет от своего бессильного женского гнева, а и вправду соберется с утра – и поминай как звали, а две дюжины мужиков, путаясь в рясах и бородах, станут крестить её вслед.

«Свалились мы на твою голову, да?» Я и не заметил, когда один из иноков вернулся. Это был Епифаний. Серые глаза смотрели с усталым пониманием. Не ответив, я молча кивнул. «Об Евдокии думаешь?» Я снова кивнул. «Я и сам про нее думаю, – просто сказал Епифаний и предложил: – Пошли под яблоньку сядем, я со Спаса ещё ни одного яблока не съел, а они у вас краснобокие такие».

Мы не сразу нашли, где сесть: в траве то там, то сям алели паданки. Епифаний подобрал одну и, потирая в ладонях, вдохнул тонкий аромат: «Вкусно!» Он самозабвенно захрустел яблоком, спелое семечко застряло в завитке бороды: «Не много испытала Евдокия радостей в супружестве за Дмитрием. Едва свадьбу сыграли, великий пожар случился, затем – моровая язва, потом – одно за другим нашествия на Москву: то литовский Ольгерд, то рязанский Олег, то тверской Михаил, теперь вот Тохтамыш. А она все у Фроловских ворот – встречает, провожает… Не удержать её митрополиту в Твери, она к мужу в Кострому поедет, потому что он, конечно, великий князь, да только она его становой хребет. Без неё ему в Москву не вернуться. Не смотри, что она маленькая и тихая, в ней решимости и веры больше, чем в любом из нас». – «Да я уж это понял. Но, если она от нас одна-одинешенька с детьми уедет, кто мы после этого будем?».

Епифаний молча принялся за второе яблоко. «А княгиня сама ведь суздальская? – спросил я, смутно припоминая. – Может, братья родные помогут, хотя бы с войском к мужу сопроводят?» Епифаний улыбнулся мне как несмышленому дитяти: «У власти родни нет. Власть лишь саму себя знает и любит. Мы когда из Москвы выбирались, знаешь, кто рядом с ордынскими вельможами под стенами белокаменной стоял? – Епифаний забыл про яблоко, и оно, выскользнув из рук, с глухим стуком скатилось в траву. – Суздальские князья Василий и Семен хороши оба. Тохтамыш за их родной сестрой с племянниками малыми погоню снаряжал, а братья в это время её подданных уговаривали: мол, царь татарский не на вас войной пришел, а на князя Димитрия, потому не бойтесь ничего, ворота открывайте. Думаешь, Васятко с Сенькой сами по себе туда пришли? Нет, их отец туда прислал состязаться в предательстве с рязанским князем Олегом, тот ведь, татарам угождая, все броды на Оке показал. Вот и суздальский князь Димитрий решил от него не отстать: ярлык на великое княжение дороже жизней дочери и внуков. Так что Евдокия совершенно справедливо лишь на заступничество Пресвятой Богородицы уповает». – «А как же вы от погони ушли?» – «Изворотом, как ещё! Митрополит с меньшими княжичами в возок сел, будто бы он, грек, над сиротками сжалился, по пути подобрал (к нему как тохтамышев дозор подъехал, он с греческого языка ни разу на русский не перешёл). Я со старшим княжичем верхом ушёл, посадив его в седло позади себя. Афанасий с княгиней особняком поскакали, она ведь в седле сидит с мужской сноровкой. А взяли б с собой дружинников, боя не миновать… Ордынцы хоть и ушлые, а все же княгиню с детками искали, но никак не грека с сиротками, не иеромонаха с послушником, не игумена с дьячком. Только как дальше быть… Митрополиту не с руки в Кострому ехать к князю. Ведь тот когда Киприану семью препоручал, сам собирался лишь до Переславля доехать, да видно не удалось там войско собрать, вон аж в какую даль забрался. Значит, будет под горячую руку виноватых искать».

Не знаю почему, но в моей голове мельтешили обрывки двух фраз: «взяли б с собой дружинников, боя не миновать» и «Евдокия на заступничество Пресвятой Богородицы уповает» – будто разноцветные осколки, которые должны сложить в единый узор…