Читать интересную книгу И посетителя посетила смерть. Книга I. Тайная грамота - Людмила Прошак

Несутся из чёрной мглы прошлого навстречу «Дастеру» снежинки, вонзаются в настоящем белыми копьями в лобовое стекло, чтобы исчезнуть в будущем. Только что во всём этом такого уж незнаёмого и безвестного, если мысли – «предупредители» будущего – выведены из опыта прошлого?

Между тем, Renault Duster, в просторечии ежедневного общения «Пестун»1, – не последний… (чуть не написала: человек) участник предпринятой экспедиции. Ну что ж, в этом ничего странного, все водители делятся на две категории: первая (cabby sapiens – извозчик разумный) относится к своей машине как к средству передвижения, другая (cabby spiritus – надеюсь, вас не введёт в заблуждение созвучие с русским «стоградусным» словом) подозревает в машине наличие души.

Последнее – необходимое условие для того, чтобы достичь цели нашей экспедиции. Итак, эти строки пишет cabby spiritus. Когда мы переводим слово на древний язык (не обязательно чтобы это была латынь), оно обретает новый образ и, следовательно, дополнительный смысл.

Наша экспедиция называется «Хронотоп». На древнегреческом χρόνοç – время, ιόποç – место. Напишем это же, но кириллицей. Согласитесь, что если смотреть на начертание этих букв, то за ними видится всё же не то, что в χρόνοç ιόποç? А можно и совсем иначе…

Тогда смысл написанного будет сокрыт тайной, как и сам абур (его ещё называют анбур, но тут есть о чём споритьI) – азбука, к которой мы прибегли, чтобы выразить единство времени и места по-древнепермски. Впрочем, даже если написать «хронотоп» на современном русском, что может быть потаённее «закономерной связи пространственно-временных координат»? Алексей Ухтомский размышлял об этом феномене вслед за Германом Минковским, объединившим физическое трехмерное пространство и время, и Альбертом Эйнштейном, заставившим мир ломать голову над теорией относительности. А ещё раньше Епифаний Премудрый написал: предпутие есть последи будущим2.

Так как же – движется наш «Пестун» по Великоустюжскому тракту или протекает через измерения, значимость которых определяется нашим интересом к ним? Если верно второе, то тогда и сам Duster, и его экипаж, и заснеженный лес, и утративший своё практическое применение абур, и его создатель Стефан Пермский, и далёкий по времени, но не по месту и не по духу, потомок, вернувший память о нём, – все это «мировой линии человека от А1 до A2». Те самые, про которые писал Алексей Ухтомский. Они связывают «давно прошедшие события с событиями данного мгновения, а через них – с событиями исчезающего вдали будущего» в закономерном протекании хронотопа, ибо «мы все наблюдатели данного, которое протекает, и мы сами протекаем; мы вечные странники бытия, пока живем…»3

Хронотоп I. Быть в ризной казне

1

Московское царство,

Москва, Кремль, Спас на БоруII,

в год 7057 месяца березня в 25-й день4,

перед утреней

Плоды «испытаний и обыска». Ночь сомнений: святой или еретик?

Узкая подземная галерея упиралась в лестницу, ведущую к скрытной от случайных глаз двери. Она поддалась легко и бесшумно – железные подставы заботливо смазаны. За сводчатым коридором скрывалась палата, стол в которой был завален свежими плодами «испытания и обыска» новых русских святых, отыскиваемых по поручению семнадцатилетнего царя Иоанна IV. В правом углу столешницы высились две стопки листов с наследием епископа Пермского Стефана. Первая была совсем тощей. «Исправлений не потребно», – писавший, похоже, даже расстроился: перо, чиркнув по бумаге, брызнуло чернилами. Вторая стопка возвышалась над первой. «Различия велики, многочисленны и разнообразны», – значилось в приколотой записке.

Тяжело опустившись на широкую лавку, митрополит Макарий протянул руку, чтобы взять из второй стопки лежавший сверху лист – тщетно. Пришлось снова вставать, испытывая муки не только из-за больных ног (ступни горели как на углях), но и из-за сомнений.

На Соборе, состоявшемся два года назад, уже был канонизирован сонм русских святых и утверждены праздники в их честь. Ни в одном из имен Макарий не сомневался, все они были из его библиотеки-уникума, которую сам составил, будучи ещё новгородским владыкой. Но молодому царю мало, и спешные розыски продолжились. Это походило на ледоход на Волхове.

Макарий положил руку на стопку сомнительных страниц. Истончённые от ветхости по краям, они были покрыты бисером полуустава. На немногих, хоть и с трудом, но всё же разбиралась ижица. На остальных – буквы, маня своей схожестью то с греческим алфавитом, то с русской азбукой, ни тем, ни другим не являлись. Списки пестрели закладками и пометками. На одни восьмушки толмачи выписали слова, которые сумели понять и сверить с Библией, на другие – требовавшие дальнейших «изысканий». «Переводу» и «сверке» поддалось немногое.

Ури – мир, согласие5. В пермском языке это слово не известно. Вэр – используется для обозначения слова раб, которое в оном языке также не ведомо. Созвучные слова: вэрöс – муж, мужчина, вэр ч'эри – самец рыбы

Выходит, язычники, которых крестил Стефан, не знали, что такое «раб» и не нуждались в слове «мир»? Митрополит, нахмурившись, взял очередной листок.

Вэжа – святой, вэжас'ас – пусть освятится, вэжа во – освящённая вода. Созвучные слова: вэж – светлый, туй-вэж – перекрёсток. Вич'ко – церковь. Созвучные слова: вис – жертва, ко – если

И что же, святой – тот, кто выбрал светлый путь из числа других? А храм – дом для жертвоприношений?! Господи, да не ересь ли всё это?! Забыв о больных ногах, Макарий вскочил. Боль вернула ему присутствие духа. Митрополит протянул руку за следующим листком.

Мэз-öс – Господь, Спаситель. Созвучное слово: мэзды – освободи. Йэн могыс» – ради бога. Созвучные слова: йэнма-муа костын – между небом и землей, йэн волт – небесная крыша

Что же это получается?! Господь – и освободитель, и небесная крыша… Чему Стефан учил своих язычников?!

Царь Иоанн IV неустанно твердит: «Греки для нас не Евангелие», не у них следует искать истину, а у охранителей древлего благочестия. Но Евангелие ли для нас пермские письмена? И для чего только понадобилось переводить Святое писание, для которого и слов, как видно, не находилось?

Митрополит посмотрел на чёрный переплет лежавшей особняком книги. В ней помимо Евангелия, составленного из четырёх книг Нового завета, было подшито в конце ещё и «Слово о житии Стефана Пермского» Епифания Премудрого. Отдавали ли житие на доработку Пахомию Логофету, троекратно перерабатывавшему и дополнявшему чудесами другой труд Епифания – Житие Сергия Радонежского, или оставили без внимания?

Не находя ответа, Макарий направился, прихватив с собой дикирий, к внутристенной лесенке, ведущей на хоры собора. Огонь двусвечника выхватывал из тьмы строгую простоту каменных стен и печально склонённые головы на фресках.

У Спаса на Бору было особое предназначение. В левом и правом его приделах покоились те, кто не властвовал в соответствии со своим великокняжеским предназначением, а вёл жизнь в смирении монашества. Младший сын Димитрия Донского Иоанн, от рождения бывший не от мира сего, лежал подле своей бабки. Здесь же были усыпальницы жён Симеона Гордого – первых двух, отвергнутых им ещё тогда, когда он был в силе, и третьей, пережившей его почти на полвека. Несмотря на то, что над всеми гробницами у выносных образов горит неугасимая свеча, усопшие давно преданы забвению. Все, кроме одного. К нему и направлялся сейчас митрополит Макарий.

Стефан Пермский покоился не в великокняжеском некрополе, а в самом храме. Это хоть отчасти объясняло, почему северного епископа похоронили в Спасе на Бору. Рака, устроенная на полу над местом его погребения, представляла собой простой деревянный ящик, на узорчатой крышке которого было изображение епископа во весь рост, в ризе, покрытой серебром, словно инеем.

«Посоха не хватает, надо бы затребовать из епископии»III, – мимолётно отметил Макарий, тяжело опершись о рукоять митрополичьего жезла. Сам не заметил, как молитва уступила место размышлениям о свершившемся объединении вокруг Москвы не только ближних, но и дальних земель. Пермь Великая в их числе. В том заслуга Стефана..

Решение пришло вместе с усилившейся болью в уставших ногах. Митрополит, морщась, вернулся в тайную палату, обмакнул перо в чернильницу и внёс имя Пермского епископа в список канонизируемых, а затем, не мешкая, вывел поверх первого подвернувшегося под руку листа из Стефановского наследия размашистую надпись, многократно повторенную позже усердным дьяком: