— входа нет. Правда, нет недостатка в путаных, рваных картинках. Их с каждым днем все больше и не все тут же забываются. Некоторые из-за неясного содержания, иные не содержат, кажется, ничего волнующего, но от них щемит в груди. Наверно они когда-то были очень дороги мне. Перебираю их, но пока неясно, что трогательного в картине безжизненного, безводного серо-сизого мира, в его бескрайней пустыне с серо-черным зернистым песком и источенными ветрами редкими вертикально стоящими столбами дикого камня? В синей дороге, рассекающей фиолетово лиловые заросли? В множестве других картинок, отражающих мгновенные снимки разных миров, их странных существ, непонятных строений и машин?
Я вдруг осознаю, что ритм движения изменился, и выхожу из себя, то есть переключаюсь наружу. Впереди маячит приближающееся село. Мы сошли с тракта и двигались уже по плохо пробитой в траве колее к одиноко стоящему на большому двухэтажному очень старому, но заботливо ухоженному деревянному дому. На дальних подступах нас встречают десятка полтора прирученных харрашей, они обнюхивает, соблюдая свою иерархию, затем сопровождают к дому, задрав однообразно движущиеся косматые хвосты. Звери ухоженные, сытые и уверенные в себе. Такие мне нравятся. Архиерей постучал кулаком в двери, а животные взяли нас в полукольцо. Мне показалось, что их готовил хороший дрессировщик. Я протянул руку к морде ближайшего. Руку молча обнюхали и оскалив желтые острые зубы, отказались продолжить знакомство. Между тем дверь открылась, в ее проеме показался высохший как скелет, лысый и сморщенный старик. Он кивнул в на приветствие Архиерея, глянул на Кривого и надолго остановил взгляд на мне. Затем, придя к каким-то выводам, дедуля наконец подал голос:
— Проходите, гости, — повернулся и пропал в полумраке. Миновав обширную прихожую о запахами шкур и стружки, мы попали в пахнущую затхлым и едой комнату. Старик выдвинул из угла несколько грубых табуреток:
— Садитесь. Рассказывайте, — Его тонкий дребезжащий голос свидетельствовал о многих прожитых годах, если не столетиях, голова чуть заметно подрагивала. В домотканой дерюге, в истертых почти до прозрачности кожаных бреднях, старик казался посторонним в чистом, прибранном помещении, со старой, но аккуратной немногой мебелью. Простой деревянный, скобленый до белизны стол, обширный, темный от времени шкаф да длинная, во всю стену лавка застеленная не новой, но чистой домотканой дерюжкой смотрелись не так плохо, как можно было бы ожидать по хозяину. Я слушал вполуха рассказ Архиерея на воровском языке Материка и рассматривал комнату. Старик, похоже, слушал тоже рассеянно, разглядывая меня. Когда Архиерей замолчал, дед встал, достал из шкафа немаленькую зеленого стекла бутыль, затем пошарив в темных недрах вытащил разномастные кружки. По тому, что вино предложили холодным, без закуски, я понял, что мы — гости нежеланные. Кружки со стуком опустились на стол, и со словами: «Угощайтесь, пока подберу одежонку», старик вышел из комнаты.
Кривой было ринулся к четырехстворчатому шкафу, но Архиерей, наливавший вино, перехватил и предъявил вору огромный кулачище. Кривой покорно вернулся к кружке, вздыхая и укоризненно качая головой. Архиерей в ответ так глянул на вора, что и мне-то стало не по себе. Старик шебуршал чем-то наверху, за недолгое свое отсутствие он нашел нам все необходимое.
Сбросив красно-черную заляпанную форму, мы стали мирными людьми. Кривой натянул суконные теплые свободные штаты некрашеной серой шерсти, зеленую рубаху да старую, латаную, но чистую куртку из вытертого на обшлагах и локтях черного бархата. Нашелся ему так же теплый берет из того же бархата. Предупреждая желание юноши, старик распахнул одну из створок шкафа, где на оборотной стороне имелось красновато сияющее зеркало. Против желания брови у меня приподнялись. Это я помнил — медные зеркала ценились больше серебряных, за то, что они давали отражение теплого желтоватого оттенка. К тому же, для колдовства часто непригодны предметы, содержащие серебро. И в качестве волшебных часто используют именно медные зеркала. Пока облачался Архиерей, Кривой вытанцовывал перед зеркалом. Он крутился как девчонка, строил себе рожи и вообще был в прекрасном настроении. На его ногах приятно поскрипывали высокие башмаки, на поясе красовался большой, хоть и пустой пока навесной квадратный карман, а на боку болтался небольшой тонкий кинжал, сильно смахивающий на граненый стилет. Облачившийся в привычную униформу Архиерей оттолкнул Кривого от зеркала, глянул на себя и вернулся к вину. Кажется, он не признавал маскарада, отдавая предпочтение ладно сидящей прочной и теплой непромокаемой кожаной одежде рудозная. Забравший форму и уставные сапоги старик снова исчез наверху. Меня разбирало любопытство — что он приищет мне.
Параллельно какая-то часть меня продолжила поиски в обрывках памяти. Я понимал, что как я не рядись, чрезмерно высокий рост неизбежно выдаст меня. Чтобы выжить, мне было необходимо срочно изменить тело.
Вдруг я ухватился за какую-то мысль. След мысли. Напряженный поиск или случай, неважно, принес свои плоды. Осторожно, как рыбак, тянущий крупную рыбину на несерьезной снасти, с замиранием сердца я вытащил знание на поверхность. Несколько минут неподвижно сидел, получше запечатлевая его. Конечно, это было не совсем то, что я искал, но это тоже могло пригодиться. Я попробовал применить это новое знание.
И вышел из себя. Стало странно — и хорошо. Я раздвоился, что-то произошло с моими чувствами. В том числе — и с ощущением времени. Оно стало тягуче — упругим, и я мог ускорить или замедлить его бег. Я видел привычным взглядом Архиерея, Рикхаша и комнату, и в то же время мог легко посмотреть на себя со стороны. Я неожиданно вспомнил, что это называется «информационное состояние», и что я могу развеять свое тело, а потом создать его снова. Я засмеялся: «превосходная игра!» и совсем было хотел развеять свое тяжелое, такое неудобное тело, когда на микросекунду раньше разрушающего пси — импульса осознал глупость такого шага. Да, это Игра, но никто не должен заподозрить, что я уже играю. Я перехватил уже изготовленный машиной моего сознания пси, изменил его и позволил ударить в мою оболочку. Еще раз беззвучно рассмеялся. Я был на волос от полного восстановления своей сущности, я мог сделать это немедленно — но полностью контролируя ситуацию, предпочел пока не делать глупостей. Как известно, для того, чтобы совершить глупость, нет понятия «слишком поздно». И потом, мне давно было любопытно, какие же силы участвуют в Игре, скрываясь до времени за своими наемниками. Я медленно распространился во все стороны, охватив собой весь дом, просто так, и сгустился в своей телесной оболочке. Прошла целая вечность по субъективному времени — целых 0.007 секунды, пока я был вне тела, но оболочку уже охватили изменения: мое тело,