С чего бы будущему русскому царю столь открыто под альвийскую дудку скакать?
— Помяните моё слово, — покачал головой я, — не зря оловянные вокруг него крутились, раз теперь так уверенно рассчитывают на царевичеву покладистость. И нечто такое в памяти альва-стрелка промелькивало, что, вроде бы, и впрямую не подтверждало, но заставляло усомниться в разумности и самостоятельности Дмитрия.
И тут пришёл Матвей. На двух ногах пришёл, необычным способом. Нет, я знал, что он так может, но выглядело… пугающе. Экстраординарным явлением мы были обязаны газетам, которые сердитый Матвей нёс в передних лапах:
— Вы только почитайте, чем нас сегодня будущий царь-батюшка порадовал!
— А он нашёлся? — удивился я.
— Явился не запылился, — гневно вывалил пачку газет на стол Матвей. — На Волоколамском тракте разбил свой временный лагерь. Воззвание, вишь, состряпал!
Газет было много и разных, но открывались они сегодня все одинаково. Каждому из нас хватило, чтобы развернуть первую страницу, на которой крупным шрифтом было распечатало очередное псевдо-отеческое обращение будущего царя к своему народу.
— Он с ума сошёл, что ли? — первым отложил свой номер Кузьма. — Это что? Реально — официальное заявление?
Дмитрий-царевич сурово журил старшие кланы, которые не смогли удержаться от междоусобной вражды и повергли государство Русское в пучину распрей и дрязг. Столица пришла в запустение… Ну, в принципе, всё как бы верно, и хотелось бы как-то положить этому конец, но то, что задумал престолонаследник…
— Призвать для усмирения буйных родов миротворческий контингент Европейской Коалиции??? — растерянно спросил у газеты Горыныч. — Это вообще царевич ли? Или альв под его личиной⁈ — Змей соскочил, швырнул на кресло газету и забегал по кабинету, сердито матерясь на разных языках.
А что тут скажешь?
Всё утро я терзался сомнениями. Сто́ит ли с кем-то делиться своими соображениями? Если поразмыслить, в отделах аналитики и безопасности кланов не дураки сидят. Да и не будет ли от подобных озвученных идей хуже маленькому, едва начавшему утверждаться на ногах роду Пожарских? Сотню раз прокрутив соображения так и эдак, решил аккуратно поделиться соображениями с Муромскими, тем более, что они были названы альвом Генрихом Арвудом в числе родов, категорически отказавшихся налаживать контакты с Оловянными Островами. В итоге черкнул к Илюхе письмо. Мол, сведения есть, что с царевичем что-то не то, но сведения невнятные. И хорошо бы это как-то проверить, прежде чем на царство его садить.
Отправил нарочным отрядом кхитайцев. Кузьма с этого дня категорически меня покидать отказывался. Подозреваю, что и за меня боялся, и за себя. Кому охота одному на свете остаться?
Илья прислал сдержанный ответ, мол: «вопрос в работе». Что ж, посмотрим.
БУРЛЕНИЕ
В ближайшие дни вокруг Москвы развилась необычная для этого времени года активность.
Раз уж Кузьма неотступно оберегал мою тушку, Змей перекинулся дятлом (не спрашивайте меня, почему именно дятлом) и полетел в сторону Волоколамского тракта. Отсутствовал он пару дней, мы уж беспокоиться начали.
— Место выбрали грамотно, — рассказывал Змей, воздавая должное Осьмушиной стряпне, — чуть в стороне от дороги, на высоком холме, при слиянии реки Сходни с Москвой-рекой. Сходня там петлю делает, получается, что с трёх сторон обрыв, а с четвёртой уже успели земляной вал насыпать, окопы нарыть и деревянные укрепления нагородить. На самом холме уже крепостицу девевянную возвели, вроде острожка, и вокруг палаток множество. Судя по ямам в земле, роют и погреба. Людишки в окрестных деревнях забеспокоились, что срубами дело не ограничится, припасы прячут, я даже в лесу нычки видел.
— Не пойму я, Дмитрий что, долго в том лагере сидеть собирается? — удивился я. — По нынешним временам — несерьёзно ведь: деревянный острог, земляные укрепления…
— Это, брат, только то, что простым людям видимо. А вот то, что я рассмотрел — многослойная защита, никак не хуже нашей. Архимаг там сидит. Не поручусь, что два, но один — точно. Народец это быстро расчухал. Кое-кто из известных тебе фамилий туда перебежал. К примеру, дражайший Михаил Глебович.
— Салтыков⁈
— Да, и со всеми четырьмя сыновьями, лично имел неудовольствие всех видеть.
— Он же у Кощея в лечебнице был?
— Выходит, подлечился. Похудел здорово, ходит бережно и рука одна по сю пору в повязках и травными настоями разит, но смертью от него уже не несёт.
— Поторопился. Испугался, что ближние к новому трону места без него поделят.
— Скорее всего. Там уже и двор новый формируется. Дворецким Звенигородский поставлен, из Черниговских князей. А Салтыков назначен ни много ни мало, а главой новой боярской Думы. Сыновья тоже все при деле. Сейчас им поручена честь собирать повинность с окрестных деревень и городков в виде срубов. Первоначально-то вокруг холма палаток да шатров наставили, но, сам понимаешь, не по нашим погодам те палатки. Под автомобили, опять же, сараи строятся. И изрядного размера навесы для неизвестных целей — говорят, что-то такое с польской армией идёт, то ли машины большие, то ли големы.
— А поляки точно идут?
— Перешли наши западные границы, — Горыныч отложил вилку. — Знаешь ли, подписанных бумаг не видел, но ходит стойкий слух, что царевич Дмитрий польскому крулю Смоленск и Северскую землю обещал передать. За помощь с усмирении буйных подданных.
— Вот сука.
— Согласен.
— Из Москвы ещё новости. В газетах пока тишина, и объявлений никаких не было, но слухи ползут, что вчера во время обеда Борису Зерновому в одночасье стало плохо.
— Прямо посреди трапезы?
— Да, в присутствии малого круга помощников и доверенных лиц. Начал хватать воздух ртом, скребсти горло и в одночасье скончался.
— Если Моргана близко, для неё это — пара пустяков. А Ирина, мать царевича — что?
— Да кто её знает. Сидит, вроде, в своих покоях тихо… Да и много ли от неё сейчас зависит?
17. ДВА ЛАГЕРЯ
СЛОВО ЖЕНЩИНЫ
Но оказалось, что от вдовой царицы зависит очень и очень многое.
По мере приближения польских войск, царевич Дмитрий держался всё увереннее и начал рассылать в роды и кланы письма с призывом покаяться в отступлении от правящего клана и притечь под его милостивую руку. Воспринято это было неоднозначно. Часть бояр и дворян, по примеру Салтыковых, побежали в Волоколамский лагерь с большой охотой, а часть — напротив, всё громче кричала, что царевичем-де крутят враги Русского Царства, что сын царя Фёдора околдован и дошли до того,