бумагу, придумаю на ее основе что-то свое и обрету покой, которого мне вечно не хватает в обычной жизни. Поставив пустую чашку на стол, я опять принялась смотреть в окно, и тут передо мной вновь возник отец.
На этот раз он повернулся ко мне спиной, вошел в воду и направился в самую глубокую часть моря, к побережью Калабрии, которое манило его, будто песня сирен. Папа возвращался в свою стихию — в воду погрузились его стопы, голени, бедра, затем верхняя часть тела, прикрытая старомодной синей курткой, вскоре над морем уже виднелась только его голова. Наконец последние пряди волос на макушке отца тоже ушли под воду. На месте, где он только что стоял, образовались круги, водоворот замедлился, по поверхности забегали пузырьки, но спустя несколько секунд они все лопнули.
Волны сомкнулись, поверхность моря разгладилась.
Трясущимися руками я вытащила из сумки телефон, увидела уведомление о трех непринятых звонках от мужа и захотела немедленно услышать его.
— Сегодня встретилась с Сарой, — заговорила я, разворачиваясь в сторону дома.
— Как ты, дорогая? У тебя странный голос.
«Я видела отца», — подумала я.
— Она объяснила мне, почему прервалась наша дружба. — С одной стороны мимо меня проносились машины, с другой шумело море. — В смысле, изложила свою точку зрения.
— Вот оно что. Этот разговор оказался для тебя полезным?
— Сама не знаю. Пьетро…
— Да что с тобой там творится, Ида?! Тебе совсем паршиво?
— Ну… Вроде того. Суматоха в доме, работы на крыше, жара несусветная… А тяжелее всего то, что мне всюду мерещится отец. Всюду, понимаешь?
— Угу. Ох, Ида, не знаю даже, что и сказать. Душа разрывается оттого, что не могу тебе помочь.
Он ничего не понял, и это немного успокоило меня.
— Приезжай поскорее. Мне гораздо лучше, когда ты рядом.
По дороге я зашла в кулинарию и купила рулетики из баклажанов и перцев, фаршированные сухарями, чесноком и сыром, две порции вареных овощей и одну запеченного картофеля, а также буханку зернового хлеба, приготовленного по старинному рецепту. Я не отказалась, когда девушка за прилавком предложила мне салфетки и пластиковые столовые приборы, решив, по-видимому, что я буду обедать где-нибудь на улице. Мне было неловко поправлять ее, так что я поблагодарила, оплатила покупку и отправилась домой.
— Ида? — послышался голос матери.
— Я принесла обед, — ответила я, предвосхищая вопрос о том, где меня носило.
За трапезой мы вели себя расслабленно, вполуха слушая новости и комментируя их: проблемы с вывозом мусора в Риме, смерть певца, необычайно популярного в семидесятые, возвращение в Италию повара, который прославился на всю Америку… Меня то и дело подмывало признаться матери, что я встретилась с Сарой и что через день-два за мной приедет Пьетро, но я одергивала себя, не желая выходить на дорогу, пройти которую до конца мне не хватит храбрости.
Дом Пупаро
Стрелки часов приближались к пяти, и я начала гадать, как же нам с Никосом встретиться, ведь он избегает заходить в квартиру, сдерживая свое негласное обещание не нарушать покой моей матери. Я, однако, не проявила такой же деликатности по отношению к его отцу — заявилась с утра на крышу и имела наглость требовать, чтобы Де Сальво бросили работу и Никос исполнил мою прихоть. Как мне теперь поступить? Ждать неведомо чего или подняться и опять выставить себя на посмешище?
Заглянув в зеркало, я увидела то же дрябловатое и потухшее лицо, которое отражалось в нем утром, но странным образом осталась довольна собой, потому что уже с нетерпением предвкушала тот миг, когда мы с Никосом останемся вдвоем и мое лицо просветлеет. Зная, что вечером станет прохладнее, поверх футболки накинула трикотажный джемпер, взяла сумочку и направилась к двери. Выйдя на лестничную площадку, я увидела Никоса, по ступенькам спускающегося с террасы. Удивленные этой встречей, мы оба расхохотались.
— Ну, пошли? — спросил он.
Я кивнула, и через мгновение мы уже сбегали вниз по лестнице, выходили на улицу, приближались к его мотоциклу; я застегнула шлем и обхватила Никоса за пояс, мечтая о том, что сейчас мы поедем к морю. Однако он взял курс в центр города, и я ощутила разочарование.
Мы катили по улицам, проходящим параллельно порту, и на перекрестках утыкались взглядом в многопалубные круизные лайнеры, которые словно припарковались на городских стоянках. Проехав центр, Никос свернул на виа Индустриале, в сторону района под названием Марегроссо. Тут я поняла, куда он меня везет, и пришла в восторг, потому что тоже обожала это место. В школьные годы мы с Сарой были там дважды, причем второй раз выдался особенно памятным, — пригнав туда на мопеде в сумерках, мы покурили травку и долго пугали друг друга разными страшилками.
Никос остановил мотоцикл перед домом человека, известного в городе как рыцарь Каммарата, или Пупаро. «Почему, назначая мне эту встречу, он сказал: „Я тебя кое-куда свожу“? — задумалась я. — Неужели и вправду решил, что я настолько плохо знаю родной город и никогда тут не бывала?» Перед нами красовалась постройка, которую Джованни Каммарата превратил в настоящий замок, предвосхитив искусство переработки вторсырья. Изготавливая фасадные мозаики, скульптуры и витражи из кусочков стекла и камня всевозможных оттенков, он чередовал абстрактные узоры с фигурами людей и зверей. Каммарата сделал свой дом святилищем, а может, и музеем; всю свою жизнь он посвятил созданию красоты в самой захолустной части самого захудалого района Мессины.
— Ты знал, что Пупаро украсил и фасады других зданий, но их все снесли, когда освобождали пространство под автостоянку при гипермаркете? — заговорила я, желая намекнуть Никосу, что это место притягивает не только его. — Он хотел сотворить улицу Искусств с большой буквы.
Мне почудилось, будто я заглядываю в душу Никоса, который стал мне ближе, после того как привез меня сюда. Я подумала о Каммарате, о том, как судьба этого каменщика-авантюриста, занявшего землю, которая ему не принадлежала, и создавшего на ней собственную вселенную, могла взволновать душу юноши, унаследовавшего ремесло своего отца, и невольно сравнила его с Пупаро. И Де Сальво, и Каммарата занимались строительством домов, только их пути пошли в противоположных направлениях — первый подчинялся правилам, второй сам их изобретал. Никос же еще не выбрал, какой дорогой ему идти. Днем он усердно работал на кровле моего дома, вечером получал удовольствие от соприкосновения с этим воплощением анархии в искусстве, обветшалым и необитаемым. Наши мысли текли в одном русле, вслух можно было ничего не говорить.
— Я не сумела бы построить ничего красивого, — произнесла я и уселась на тротуар возле мотоцикла.
Никос плюхнулся рядом, предварительно вытащив из багажника