складывал и отодвигал свое сиденье, учтиво пропуская меня в салон. Я сгибалась в три погибели и заползала в машину, ощущая себя принцессой в изгнании, после чего со всей силы упиралась коленками в спинку сиденья, на котором уже успевал устроиться Скупердяй. Мама ничего не замечала, Скупердяй ерзал и пытался сесть поудобнее, но мои ноги неумолимо впивались прямо в его крестец; если бы только сумела, я подняла бы их выше и постаралась нанести физический ущерб его ребрам — на спасение мой противник мог не надеяться. Я пыхала гневом и толкалась, а Скупердяй, стиснув зубы, выносил мои издевательства, понимая, что, отругай он дочь своей возлюбленной или хотя бы просто сделай ей замечание, их с мамой отношениям придет конец. Когда Скупердяй выходил из машины, я читала на его лице непередаваемое облегчение. Битва завершалась моей победой. Некоторое время спустя Скупердяй и мама расстались, и я больше не видела его. Он предлагал маме жить вместе, но она не соглашалась ни переехать к нему, ни поселить его в нашем доме, так что их любовная история не имела будущего. То, как закончился этот эпизод нашей жизни, я до сих пор считаю самым большим проявлением материнской заботы.
— В любом случае, этот дом и мой тоже, — изрекла я напоследок и спустилась с террасы, не теряя надежды на предобеденную прогулку.
Аннунциата
На улице было очень тепло, и с каждой минутой воздух прогревался все сильнее. Выйдя из дома, я направилась к собору, на фасаде которого каждый день ровно в двенадцать часов разыгрывается одно и то же представление: лев рычит, защитницы города Дина и Кларенца звонят в колокола, петух поет, а смерть с косой по очереди указывает на фигуры, олицетворяющие детство, молодость, зрелость и старость. Мне захотелось вернуться на площадь и, прищурив глаза, послушать «Аве Марию» Шуберта. Помню, в школьные годы учительница распахивала в этот час окно, и мы, замерев за партами, напрягали слух, стараясь уловить аккорды знакомой мелодии. В дни, когда ветер дул в сторону школы, гул звуков собора и полуденная музыка долетали до наших ушей и сердец. Став студенткой, я сохранила эту привычку и, дождавшись двенадцати дня, непременно выглядывала в окно лекционного зала, предвкушая бой музыкальных часов. Если я находилась неподалеку от собора, то обязательно устремлялась к нему, смешивалась с толпой туристов и бросала нетерпеливые взгляды на колокольню, поторапливая стрелки часов. Когда длинная стрелка догоняла короткую, полдень раскрывался передо мной во всем своем очаровании.
Я уверенно шагала в сторону соборной площади, но сердце все сильнее сжималось от боли. За столиками кафе я видела матерей и отцов, которые, проводив детей в школу, уже приступили к работе, успели немножко устать и выбежали глотнуть кофейку. Я смотрела на этих людей, но видела не их, а папу, который отводил меня в мою школу и шел в свою, и маму, спешившую на работу в музей. Ощутив прилив ностальгии, я вздохнула. Взгляд машинально принялся искать море.
Вода оставалась безучастной к моей печали. Внезапно меня охватило желание действовать, переродиться, взять жизнь в руки, погрузиться в настоящее и завершить хотя бы одну из моих неоконченных историй. Может быть, мама права и мне ни к чему дни напролет копаться в прошлом. Какую бы силу мы ни приписывали собственным мыслям, они не изменят того, что уже случилось. Пожалуй, стоит поехать на побережье, выбрать пляж поприличнее и искупаться. Да, мне нужен заплыв — долгий, освобождающий, очищающий. Но я не решалась отправиться к морю одна, воспоминания о кошмарном сне в ночь перед отъездом были слишком яркими, слишком пугающими. Я с удовольствием поплаваю, если на берегу меня будет кто-нибудь ждать, и единственным человеком в Мессине, который подходил на эту роль, была Сара.
Собравшись с духом, я стала подниматься по вертикалям улиц-торренти и вскоре очутилась в Аннунциате. Я знала, что могу не застать Сару дома или, того хуже, увидеть ее и снова ощутить холод, с которым она отнеслась ко мне во время нашей случайной встречи неподалеку от детской площадки. Разумеется, я уже поняла, что Сара не горит желанием возобновлять наши отношения, но я скучала по ней и стремилась во что бы то ни стало воссоединиться с подругой школьных лет.
Игра стоила свеч.
По обе стороны от меня возвышались многоэтажные здания кондоминиумов, построенных несколько десятилетий назад и ставших новой архитектурной доминантой города. Забравшись еще выше, я заметила впереди дома, окруженные садами, каких в центре Мессины отродясь не было — в таких садах наверняка приятно сидеть летними вечерами и любоваться городом, который отсюда выглядит как миниатюра самого себя. Видимый и воображаемый, город вдруг показался мне крошечным: военный порт, очертаниями напоминающий серп, пролив, вершина колокольни, лодки, корабли, паромы, названные в честь Харона, мифические создания Сцилла и Харибда, вереница машин на перекрестке, клумбы с увядшими цветами, туманная завеса над торренте Боччетта и грузовые суда, которые везут на Сицилию разные товары… Вид сверху напоминал уменьшенную копию места, где я жила. Город был мне знаком вдоль и поперек, однако я никогда не смотрела на него с такого ракурса. Интересно, каким видит и представляет его себе Сара?
Подойдя к воротам жилого комплекса «Ле Джаре», я поискала знакомую фамилию на табличке у домофона. «Ура, нашла!» — обрадовалась я и тут же ощутила невероятное смятение, ведь мы с Сарой давно перестали быть подругами.
Наша дружба завершилась на пороге двадцатилетия. Свидетельницами жизни друг друга мы побыли достаточно, и ни одна из нас больше не желала исполнять эту роль. Тяжелейший период юности мы прошли, двигаясь параллельными путями и время от времени помогая она мне, а я ей подняться, чтобы шагать дальше.
Я нажала нужные кнопки на клавиатуре домофона.
— Кто?
— Привет, Сара. Я тебя не отвлекаю?
«Ну вот, мы превратились в два взрослых голоса, переговаривающихся через интерком», — мелькнуло у меня в голове.
Было бы глупо лукавить, что я случайно шла мимо: среди жилых комплексов Аннунциаты никто просто так не слоняется.
— Ида? Я сейчас на работу уезжаю. Подожди минутку, уже выхожу.
Сара меня сразу узнала, но в дом не пригласила. Отчужденность в ее голосе укрепила мои подозрения: очень похоже на то, что, пока я любовно хранила воспоминания о нашей дружбе, в душе Сары для меня осталось только учтивое безразличие.
Дверь открылась, и мне навстречу вышла Сара в фиолетовом хлопчатобумажном платье и кожаных сандалиях. Остановившись на полпути к воротам, она поправила волосы, порылась в сумке. Подняла взгляд и