Неудачник перепугано пискнул и с ужасом уставился в наливающиеся пламенем глаза пассажира, которого команда так опрометчиво приняла за простачка.
— Ваше… господин… да я же… помилуйте, дети малые, — бормотал он, проклиная мысленно свою супругу, которой всегда было мало, налоги, растущих день ото дня отпрысков, которым нужно было то новое пальто, то дорогой педагог, то деньги на карманные расходы.
А Бьёри с каким-то прямо-таки садистским удовольствием считывал с лица сдрейфившего мошенника все эмоции, радуясь тому, что магия вернулась, тому, что мозг работает привычно и холодно, тому, что в воздухе — если забыть о запахе лука и яиц — витает такой родной и любимый аромат дома. Империя. Как же давно он здесь не был!
— Значит, так, — для порядка он основательно встряхнул незадачливого сценариста и достал из своего кармана жетон работника СБ. — Даю тебе сутки на решение домашних дел, а затем явишься в ближайший филиал для разбирательства.
Оттолкнул от себя мерзавца и, широко шагая, покинул помещение автостанции. Времени было немного. Через час, при хорошем стечении обстоятельств — через два, дед, да и отец тоже, почувствуют, что он вернулся, и потребуют явиться во дворец. Пока же надо было успеть посетить два места: закрытый сектор императорской библиотеки и полётно-сценический институт, кафедру фантастики и моделирования снов. Последнее, пожалуй, в свете разворачивающихся событий было несколько преждевременно, но, во-первых, Диметриуш Бьёри был оптимистом, а во-вторых, никогда не проигрывал.
Злые языки скажут, что последнее заявление не являлось правдой в полном объёме, на что Димон с невозмутимым видом ответил бы:
— Там, где кто-то видит проигрыш, я вижу временное отступление с позиций и передислокацию с тем, чтобы следующий удар привёл к окончательному и беспрекословному поражению противника.
И мысли о Маше как о противнике отчего-то будоражили кровь даже теперь (возможно, свою роль здесь сыграла обманчивая беспомощность близоруких глаз, будоражащая в огненном демоне первобытные инстинкты охотника), когда чудотворный эликсир Лиходеевой-старшей убрал из организма Диметриуша последствия мести её темпераментной внучки. О девушке вообще было приятно думать. В основном, конечно, из-за того, какие перспективы её появление открывало перед Димоном. Правда, стоит сказать, не будь она так миловидна, мысли о ней не вызывали бы столько энтузиазма. Впрочем, забывать о том, что в комплекте с миловидностью шла возмутительная строптивость и мстительность, не стоило.
Посещение библиотеки заставило Димона разволноваться и ускориться. Нет, старый учитель, который учил ещё отца ныне здравствующего Императора, не смог однозначно ответить на прямо поставленный вопрос. Однако то, как задумчиво изогнулись седые кустистые брови, какой мечтательной стала улыбка древнего демона, каким ярким пламенем разгорелся давно потухший стариковский взгляд, заставило Бьёри перехватить хрупкое запястье, украшенное сеткой голубоватых вен, ногтем большого пальца надавить на тонкую, как папирусная бумага, кожу, и в тот момент, когда первая капля крови учителя увидела дневной свет, прошептать:
— Озш софф Арэ-КОхШ изж Хе-ДОК сэс, — что не было полноценным проклятьем, однако в исполнении носителя имперской крови таковым становилось. И то, что из уст любого демона прозвучало бы высокопарной угрозой, переводившейся с демонического языка: «Проклинаю смертью тебя, учитель, если осмелишься возжелать чужое», — в исполнении Диметриуша Бьёри заставило старого демона побледнеть и отшатнуться.
— Мой принц, — хрипло выдохнул он и обесцветившиеся от старости глаза мокро заблестели, — как вы могли подумать? Я бы никогда…
— Теперь уж точно никогда, — сухо согласился Димон и слизнул с ногтя капельку острой, словно огненный перец, крови.
Жаль, конечно, но старый учитель после этого дня, по всей вероятности, вычеркнет Диметриуша Бьёри из списка своих друзей. И, к сожалению, разочарования этого дня данным событием не закончились, ибо посещение Института, о котором Диметриуш мечтал с самого раннего детства и в котором проучился всего лишь один курс, вылилось в приступ чёрной, как дёготь ярости, не успевшей найти выхода, потому что родительское око накалилось, обжигая огнём незащищённую кожу, и Димон понял, что время свободы закончилось. Началось время родительского дома, бесед с дедом и отцом, слёз сестёр и печальных вздохов матери, которая последние пять лет не просто мечтала о внуках, но откровенно их требовала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
По пути во дворец Димон пытался привести чувства и мысли в порядок, чтобы хотя бы аура так не ослепляла тревожностью и взволнованностью. Не факт, конечно, что дед — единственный в семье, кроме Диметриуша, кто совмещал в себе дар Видящего и Чувствующего — решит проинспектировать внука на вопрос его личных секретов и тайн. Но что-то Димону подсказывало, что если ещё двенадцать часов назад от него откровенно фонило неконтролируемой магией, то сейчас эта магия трансформировалась в такой чёрный цвет, что даже многое повидавший дед запрёт его в карцер на пару недель. Преследуя исключительно благородные цели, как то: забота о здоровье подданных и тревога за душевное состояние наследника.
А причиной всему был Ян Фоллетский, который для всей Империи был лишь одним из наследников древней десятки Инкубов, а на практике являлся сводным младшим братом действующего императора. Всем не везёт по-разному. Димону не повезло иметь ТАКОГО вот двоюродного дедушку. Заговорщика, работорговца, убийцу и предателя. С другой стороны, ни один из пунктов обвинения доказан не был, и чёртов инкуб не просто долгие годы, пользуясь расположением деда, обворовывал казну и пытался всеми правдами и неправдами занять трон, он целенаправленно пытался изничтожить род Бьёри, а этого Диметриуш ему позволить никак не мог. Поэтому и проводил все свои расследования тайно. Поэтому и посвящал в то, как на самом деле обстоят дела, только избранных. Поэтому и зарядил эмоциональным файером в окно Института, услышав о том, что Фоллетский опередил его в идее устроить его, Диметриуша, Машу на одну из кафедр Сценарского факультета.
Во дворце Диметриуша ждали. И не столько дед с родителями, сколько младшие сёстры. Начиная с Айседоры — той самой, благодаря которой Димон обрёл лучшего друга — и заканчивая Софушкой. Последней только-только исполнилось девять, а потому слово «жених» её приводило не в ужас, как остальных девиц рода Бьёри, а в неописуемый восторг.
Софушка, которую вся семья нелогично называла Ёжиком, потому что её страсть к пирожным и серому цвету делала её похожей не на ёжика, а на слонёнка, вылетела из «вышивальной» и, с разгону бухнувшись на колени, обняла старшего брата за голени. А потом завопила:
— Митюша!!! Эти дуры хотят испортить мне жизнь!
Эти дуры, а именно: Ида (Ираида), Тошка (Наталья) и Нюта (Анна), — выступили вторым фронтом и взяли Димона в кольцо.
— Димуш, — причитали они в три голоса, — папка выжил из ума! Слышал, что он задумал?
Димон поднял с колен Софку, чмокнул её в лоб, облобызал Аньку, за косу дёрнул Тошку и поправил рукавчик на плечике Иды, а затем сообщил:
— Малышки, — ничего, что Ида была только на пару сантиметров ниже его ростом, — девочки мои золотые, видели бы вы, что батя устроил, когда меня рвануло впервые… Клянусь вам, не из-за чего переживать! Никаких женихов не будет. Не тех, которых вы не захотите. Обещаю.
— Предатель!! — заорала Софка и обидно ткнула его лаковой туфелькой по голени, а пока жертва бессмысленной женской агрессии пыталась справиться с болью, самая младшая из рода Бьёри выбежала вон из комнаты, едва не сбив с ног подростка, стоявшего на пороге.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, здравствуй, Гарри Поттер, — хохотнул Димон, глядя на рыжий нос новопришедшего — парадоксально, но первенец Себастьяна Бьёри был единственным, кто внешне походил на мать, а не на отца, все остальные внуки Императора унаследовали его буйные огненные кудри и хитрые зелёные глаза.
— Почему Гарри Поттер? — удивился Ильюха.