в платье и «тонула» в ванне всё время, что длился сеанс. К сожалению, однажды масляные лампы погасли, вода стремительно остыла, но Лиззи побоялась прервать работу художника – она знала, с какой одержимостью он трудится. Результатом стала жестокая простуда, опасная для слабых лёгких натурщицы. Ей было так худо, что отец Лиззи даже пригрозил Милле судом, если тот не оплатит лечение у хорошего лондонского доктора. Милле оплатил все счета, но хороший лондонский доктор прописал Лиззи в качестве лекарства настойку лауданума (опиум), и девушка стала наркоманкой.
Картину, за которую была заплачена такая высокая цена, публика признала не сразу, да и у критиков было много вопросов к «Офелии». После представления работы на выставке 1852 года в газете «Таймс» вышла заметка с уничижительными комментариями, автору которых показалось, что Офелия Милле тонет в канаве, полной сорной травы. Другой ценитель сравнил её с куклой, плавающей в игрушечной ванночке. Лишь спустя многие годы картина, погубившая Лиззи, заняла своё место в списке самых известных работ британских художников.
На Данте Габриэля Россетти вся эта история с «Офелией» произвела крайне тяжёлое впечатление. Отныне он категорически запретил Элизабет позировать другим художникам, теперь только он был вправе изображать свою Беатриче.
Стихи с того света
В 1852 году прерафаэлитское братство распалось. Причин тому было множество. Джеймс Коллинсон передумал жениться на Кристине Россетти, ставшей со временем известной поэтессой. Томас Вулнер эмигрировал. Россетти и Хант почувствовали потребность в индивидуальном творчестве. Милле – тот и вовсе изменил идеалам, приняв в 1853 году предложение Академии стать её почётным членом. Отныне каждый из прерафаэлитов следовал своим путём. Но их идеи оказались намного более живучими, чем можно было предположить. Другие художники продолжили их дело, у первопроходцев появлялись адепты и последователи.
Артур Хьюз, а позднее Уильям Моррис и Эдвард Бёрн-Джонс подхватили падающее знамя прерафаэлитов и пошли во главе авангарда британского искусства. Интерес к их творчеству проявляли Оскар Уайльд, Обри Бёрдсли, Эдвард Лир, именовавший себя ребёнком прерафаэлитов и в шутку зовущий Ханта папой, а Милле почему-то тётушкой. Огромное влияние прерафаэлиты оказали на русскую живопись: участники объединения «Мир искусства» многое почерпнули у британских авангардистов. Основы, заложенные прерафаэлитами, стали фундаментом для главного стиля конца XIX – начала XX века – модерна.
Холман Хант до последних дней жизни оставался верен идеалам юности и отверг поступившее ему предложение стать почётным членом Королевской Академии искусств. Что же до Россетти, то его талант нуждался в постоянном присмотре муз, и одной Элизабет ему вскоре стало недостаточно. Женские образы Россетти получались поистине пленительными, он с удовольствием приглашал в свою мастерскую новых и новых натурщиц: Алексу Уайлдинг, Фанни Корнфорт, Энни Миллер, которая была подругой Ханта. Красавица Фанни стала любовницей Россетти, в 1859 году он написал с неё восхитительный портрет «Восса Baciata». Это была девушка простого происхождения, спелая как яблоко, пышущая здоровьем. Никакого сравнения с худышкой Лиззи, вот разве что волосы те же – волнистые, прерафаэлитские… Лиз ревновала, говорили даже, что она выбросила с моста Блэкфрайерс все наброски Данте Габриэля, изображавшие других женщин. Переживания усугубили и без того тяжёлое состояние Элизабет, в начале 1860 года она слегла, и Россетти, испугавшись, что может потерять её, дал обещание жениться. 23 мая Данте Габриэль Россетти и Элизабет Сиддал обвенчались в церкви святого Климента, и новоиспечённый муж сделал свадебный портрет своей жены: он называется «Регина Кордиум, или Королева Сердец» (1860, Художественная галерея, Йоханнесбург). Каждой картине Россетти непременно присваивалось красивое название.
Казалось бы, жизни следовало наладиться – но если ты, пусть и не по своей воле, примеряешь судьбу трагических героинь, следует оставить пустые мечты. Два года долгожданного брака принесли Элизабет новые разочарования. Данте по-прежнему искал вдохновения на стороне, а она потеряла ребёнка, долгожданная дочь родилась мёртвой… В ночь с 10 на 11 февраля 1862 года 32-летняя Лиззи Сиддал Россетти скончалась от передозировки лауданума. Никто не знает, приняла она лекарство специально или произошёл несчастный случай.
Данте был безутешен. Он звал врачей, одного за другим, давал Богу все мыслимые и немыслимые обещания, лишь бы тот вернул ему любимую Лиззи, красавицу с волосами цвета испанского золота, его единственную Беатриче… Увы, тело оставалось холодным и неподвижным.
Лиззи похоронили на Хайгейтском кладбище в Лондоне, в семейной могиле Россетти. Во время церемонии Данте Габриэль, любивший красивые жесты, положил в гроб любимой единственный экземпляр рукописи своих новых, ещё не изданных стихов. Укрыл тетрадь рыжими локонами и торжественно поклялся над могилой навсегда оставить в прошлом поэзию.
Что без неё мой дом? Шалаш кривой,
Где зябнущий укрылся сирота.
Что платье? Скомканная пустота,
Клок облака, покинутый луной.
Что зеркало? Погасший рай земной,
Где ныне беспросветность разлита.
Кровать? Ночей бессонных маета
И разговор с холодною стеной.
Что сердце без неё? Пустых небес
Беззвёздная, бессолнечная мгла,
Дороги одинокой кабала,
Когда и месяц за горой исчез,
И туча длинная далёкий лес
Двойною темнотою облегла[12].
Только потеряв жену, Россетти понял, что она в самом деле для него значила. Образ Лиззи не оставлял его ни на миг. Данте Габриэль не мог спать, не мог работать, искал спасения в вине, наркотиках и спиритических сеансах, которые были тогда на пике моды. В память о Лиззи он написал одну из лучших своих работ – её посмертный портрет – «Беата Беатрикс» («Благословенная»; 1864–1870). Лиззи запечатлена здесь в образе умирающей Беатриче, а Россетти – страдающего Данте. И на картине «Видение Данте» (1871, галерея Уолкера, Ливерпуль) мы вновь видим Элизабет-Беатриче, какой она явилась Данте в прекрасном и печальном сне.
Шли годы. Россетти пытался найти новое вдохновение и со временем увлёкся женой прерафаэлита второй волны Уильяма Морриса. Обмен жёнами, натурщицами и моделями вообще был для прерафаэлитов чем-то вроде доброй традиции, например, Джон Эверетт Милле увёл жену у своего благодетеля Джона Рёскина. Вот и Джейн Моррис вначале позировала Россетти, а затем стала его любовницей… Устоять перед сумрачной красотой этой леди (дочери конюха) было попросту невозможно. Она превратилась в новую икону прерафаэлитов, и Данте написал с неё множество вдохновенных портретов: «Астарта Сирийская» (1877, Манчестерская художественная галерея), «Пандора» (1871, частная коллекция), «Прозерпина» (1874, Тейт), «Сон наяву» (1880, Музей Виктории и Альберта, Лондон)… Россетти почти излечился от той болезненной слабости, в которую его повергла смерть Лиззи, и лавров художника ему теперь было мало. Спустя семь лет