британское искусство из академического болота, – и поймёте, что у мисс Сиддал просто не было шанса устоять. Россетти очень скоро стал её любовником, а она – его главной моделью, натурщицей, музой.
Данте Габриэль был на протяжении нескольких лет буквально околдован необычной красотой Лиззи Сиддал. С детства привыкнув сверять каждый этап своей жизни с великим тёзкой, он назначил Лиззи на роль Беатриче, воспетой Данте Алигьери.
Россетти, как все прерафаэлиты, искренне желал отражать в своём творчестве «актуальные темы» и привлекать внимание общества к остросоциальным проблемам. Да вот беда, не получались у него подобные сюжеты. «Найденная» (1855, Художественный музей Делавэра, Уилмингтон), над которой Россетти работал несколько лет, изображает молодого фермера, приехавшего в город на поиски загулявшей и, судя по всему, крепко выпившей жены. Эта так и не завершённая работа производит совсем не то впечатление, о котором мечтал автор. Фермер похож на принца, фермерша – на мёртвую принцессу, а что здесь делает телёнок, вообще большая загадка. Реальная жизнь британских «рабочих и колхозников» была незнакома Россетти, и, скорее всего, не интересна ему. Куда лучше ему удавались литературные сюжеты: работы, вдохновлённые Шекспиром, Данте, Мэлори, совершенны и убедительны. И едва ли не в каждой появляется Лиззи Сиддал – в образе Франчески или Беатриче.
Холман Хант со своей картиной «Пробудившийся стыд» (1853, Тейт) куда более убедителен. Здесь мораль прочитывается сразу: мы понимаем, что девушка, поднимающаяся с колен своего любовника, поднимается в фигуральном смысле ещё и со своих собственных колен. Она хочет порвать с недостойной жизнью падшей женщины и вернуться в мир, где ценят добродетель и честность. Кисть художника запечатлела момент пробуждения стыда, когда героиня делает лишь первый шаг к исцелению, и путь её, вполне возможно, окажется долгим и трудным.
Элизабет и Данте Габриэль живут вместе, да только вот жениться на своей красавице художник почему-то не спешит, хотя обручились они ещё в 1850-м. Зато Россетти охотно берёт её в ученицы – наброски Лиззи кажутся Данте Габриэлю гениальными. Стихи мисс Сиддал тоже пишет, но они на мастера впечатления не производят, а вот рисунки… Со временем, считает Россетти, Лиз вполне сможет встать в один ряд с другими прерафаэлитами. Братство, к слову сказать, вообще всячески поощряло женское творчество, и в целом прерафаэлиты сделали немало для освобождения и раскрепощения женщин. Люси Мэддокс Браун, Мария Спартали, Эвелин де Морган (Пикеринг) – вот лишь несколько имён художниц, прославившихся благодаря участию в движении прерафаэлитов.
Рисунки Лиззи высоко ценил сам Джон Рёскин, он даже выделил ей стипендию, предложив поехать на поиски вдохновения во Францию и пообещав покупать каждую её новую работу. Россетти, восхищённый успехами своей музы-ученицы, писал о ней знакомому профессору: «Она действительно гениальна, хотя никто не хочет в это поверить. Если бы ей побольше сил и здоровья, она будет рисовать картины, которые не создавала ни одна женщина». Одна из акварелей Сиддал – «Клерк Саундерс» – была отобрана для участия в выставке британского искусства в Америке. Летом 1857 года её автопортрет и несколько рисунков демонстрировали вместе с работами прерафаэлитов на выставке в Лондоне.
Здоровье Лиззи было слабым, ещё до знакомства с прерафаэлитами она заболела туберкулёзом. Да и жизнь «по ту сторону мольберта» оказалась не такой лёгкой, как мечталось в юности. Пусть даже её наброски к сюжетам из английской литературы (Теннисон, Браунинг, Вальтер Скотт) так нравились Рёскину и Россетти, она по-прежнему оставалась моделью, не художницей. Красота была тяжким бременем, роль музы целого братства утомляла. Она ведь позировала не только своему любимому Россетти, но и его соратникам. И самое известное изображение Лиззи Сиддал принадлежит не Данте Габриэлю, а другому прерафаэлиту – Джону Эверетту Милле.
Роковое купание
Каждый хотя бы раз видел эту картину, пусть и не на законном месте в галерее Тейт, а в журнале или книге. «Офелия» Милле (1851–1852) – совсем небольшая по размерам – стала знаковой работой прерафаэлитского братства: здесь с маниакальным тщанием воспроизведены все его постулаты. Насыщенный колорит. Безупречная проработка всех деталей – от рисунка на платье утопленницы до самой скромной травинки. Литературный сюжет. Смелая трактовка. Загадочная героиня. И, наконец, верность природе: чтобы написать эту картину, Милле провёл больше пяти месяцев в графстве Суррей, на берегу реки Хогсмилл. Он не просто педантично переносил на холст образцы британской флоры, но также пытался рассказать на языке цветов историю Офелии. Впоследствии критики обвинили Милле в том, что на картине цветут растения, которые не имеют обыкновения цвести одновременно. Никто не понял, что крапива здесь символизирует боль, плющ – женское одиночество, а фиалки – невинность и раннюю смерть…
Офелия до той поры считалась всего лишь одной из второстепенных шекспировских героинь, но Милле своей волей решил сделать её главной. И подарить ей лицо
Элизабет Сиддал. Сошедшая с ума девушка запечатлена в тот самый миг, когда жизнь покидает её – с полураскрытых губ слетает последний вздох, рука ещё держит розы, символ любви и чистоты, но через секунду тело несчастной Офелии скроется под водой… Всё в точном соответствии бессмертным словам Шекспира:
Над речкой ива свесила седую
Листву в поток. Сюда она пришла
Гирлянды плесть из лютика, крапивы,
Купав и цвета с красным хохолком,
Который пастухи зовут так грубо,
А девушки – ногтями мертвеца.
Ей травами увить хотелось иву,
Взялась за сук, а он и подломись,
И, как была, с копной цветных трофеев,
Она в поток обрушилась. Сперва
Её держало платье, раздуваясь,
И, как русалку, поверху несло.
Она из старых песен что-то пела,
Как бы не ведая своей беды
Или как существо речной породы.
Но долго это длиться не могло,
И вымокшее платье потащило
Ее от песен старины на дно,
В муть смерти[11].
К несчастью, вымокшее платье погубило не только Офелию… Милле, задумавший картину ещё в 1851 году, сразу же решил, что будет писать её по частям: летом проработает фон на пленэре, а зимой в центре холста появится героиня, позировать для которой он пригласит подругу Россетти.
Верный идеям прерафаэлитов, Милле искал максимального правдоподобия и потому приобрёл за бешеные деньги старинное платье в антикварной лавке. Оно было грязным и ветхим, но стоило целых четыре фунта, хвалился художник. В своей студии на Тауэр-стрит Милле установил ванну, под которой было размещено несколько масляных ламп, подогревавших воду. Двадцатидвухлетняя Лиззи приходила в мастерскую ежедневно, облачалась