Джесси сжала кулаки и осторожно подтянулась вверх, морщась от боли в запястьях и саднящей колющей боли в спине, вызванной движением. «В основном эти боль — результат попытки вырвать руки из наручников, — подумала она. — В этом нужно винить только себя, дорогая, и никого больше».
Снова залаяла собака. Каждый раз пронзительный лай барабанной дробью отдавался в ушах Джесси, и она поняла, что именно этот звук поднял ее на поверхность и вытащил из сна, когда она уже была готова снова нырнуть в снящийся ей кошмар. Месторасположение звука подсказало ей, что собака уже не в доме. Джесси обрадовалась, что пес покинул дом, но она была в замешательстве. Возможно, собака чувствовала себя несколько неуютно в доме, после стольких проведенных дней на воле. Эта мысль не была лишена некоторого смысла… впрочем, как и многое другое в подобной ситуации.
«Соберись с мыслями, Джесс», — посоветовала она сама себе, и, может быть, именно это она и делала. Панический ужас и беспричинный стыд, испытываемый ею во сне, растворились. Даже сон сам по себе, казалось, испарился, приобретая странное качество передержанной в проявителе фотографии. Вскоре она поняла, что сон полностью уйдет. При пробуждении сны кажутся коконами, покинутыми мотыльками, или раскрытыми раковинами, оставленными моллюсками. Бывали времена, когда эта амнезия — если это действительно была она — поражала ее своей печальной безысходностью. Но только не сейчас. Никогда в жизни Джесси не принимала ее с такой радостью и полнотой.
«Да это и не важно, — подумала она. — Ведь это только сон. Я говорю об этих головах, высовывающихся из других голов. Говорят, что сны очень символичны, конечно, я знаю это, кажется, и в этом сне должно быть какое-то символическое значение… может быть, даже какая-то истина. И даже если и не это, то теперь мне кажется, что я знаю и понимаю, почему ударила Вилла, когда он подшутил надо мной в тот день. Нора Калиган несомненно затрепетала бы от радости — она квалифицировала бы это как прорыв. Возможно, так и есть. Но это все же не поможет мне выбраться из этого проклятого дома, ставшего тюрьмой, но все-таки это мое высшее достижение. Может быть, кто-то не согласен со мной?»
Ни Руфь, ни Хозяюшка не ответили; НЛО-голоса также молчали. Единственный ответ раздался из ее живота, который чертовски сожалел, что такое случилось, но все-таки заставлял протестовать остатки ужина продолжительным, громким урчанием. Забавно… но завтра будет совсем не до смеха. К тому же снова подступала жажда, и Джесси не питала никаких иллюзий на тот счет, что оставшихся двух глотков воды хватит ненадолго.
«Я должна сконцентрироваться — просто необходимо сделать это. Проблема не в еде, дай не в воде тоже. Сейчас эти вещи значат не больше, чем то, почему я ударила Вилла в день его девятилетия. Проблема в том, как я…»
Ее мысли прервались, взорвавшись огненным пучком. Ее глаза, бесцельно блуждавшие по темной комнате, сфокусировались в дальней углу, где танцевали тени от деревьев, отбрасываемые перламутровым светом, струящимся с небес.
Там стоял мужчина.
Безмерный, темный ужас, которого она никогда ранее не испытывала, охватил Джесси. Мочевой пузырь только что освободился от мучившего его дискомфорта, заполняя пустоту безболезненным изливающимся теплом. Джесси даже не обратила на это внимания. Ужас полностью овладел ее умом, освободив его от всех других мыслей. Джесси не издала ни звука; она была не в состоянии издавать звуки, так же как и мыслить. Мышцы ее шеи, плеч и рук превратились в нечто, ощущаемое как теплая вода, и Джесси соскользнула вниз от изголовья, пока не повисла на наручниках, почти теряя сознание. Но она не потеряла его — даже не приблизилась к этому состоянию, — но та пустота сознания и сопровождающая ее полнейшая физическая прострация были хуже обморока. Когда мысли попытались вернуться к ней, их заблокировала черная, бесформенная стена страха.
Мужчина. Мужчина в углу.
Она видела его темные глаза, пристально взирающие на нее с идиотским вниманием. Она видела восковую бледность его щек и высокого лба, хотя черты лица вторгшегося к ней человека были размыты диагоналями теней, скользящих по ним. Она видела его сутулые плечи, болтающиеся руки, заканчивающиеся огромными кулаками; она ощущала его ступни где-то в черном треугольнике тени, отбрасываемой шкафом, но это было все, что она могла видеть.
Джесси не представляла, как долго она лежала в этом полуобморочном состоянии, парализованная, но осознающая все, как муха, ставшая жертвой паука. Ей казалось, что это длилось целую вечность. Пролетали секунды, Джесси поняла, что она не только не может закрыть глаза, но и отвести взгляд от своего странного гостя. Первоначальный страх начал понемногу утихать, но то, что сменило его, было еще хуже: ужас и истерическое, атавистическое отвращение. Позже Джесси думала, что источник этих чувств — наиболее сильных отрицательных эмоций, когда-либо пережитых ею, включая недавно пережитое, когда она наблюдала, как бродячая собака готовится отобедать ее мужем, — полнейшая тишина, исходящая от этого создания. Оно забралось сюда, пока она спала, и теперь просто стояло в углу, закамуфлированное изменяющимися тенями, проплывающими по телу и лицу, уставившись на нее странными алчными черными глазами — настолько огромными, что они напоминали ей пустые глазницы черепа.
Посетитель просто стоял в углу; только это, и ничего больше.
Джесси лежала, раскинув руки, прикованные наручниками, чувствуя себя, как на дне колодца. Время шло, отмечаемое только идиотским мерцанием электронных часов, доказывающих, что сейчас двенадцать, двенадцать, двенадцать, а потом связность мышления снова вернулась к ней, принеся мысль, кажущуюся одновременно опасной, но и удивительно комфортной.
«Здесь никого нет, кроме тебя, Джесси. Мужчина, стоящий в углу, — просто комбинация теней и воображения — и ничего больше».
Джесси с трудом снова приняла сидячее положение, подтянувшись на руках и морщась от боли в плечах, отталкиваясь ногами и упираясь пятками в одеяло, задыхаясь от чрезмерных усилий… но не сводя глаз с прячущейся удлиненной тени в углу.
«Тень слишком высокая и слишком тощая, чтобы быть настоящим человеком, Джесс, разве ты не видишь этого? Это не что иное, как ветер, тень и лунное сияние… и остатки твоего ночного кошмара, это твое воображение, понятно?»
Почти. Джесси начала расслабляться. Затем на дворе собака разразилась истерическим лаем. И разве фигура в углу — фигура, бывшая не чем иным, как ветром, тенями и лунным сиянием, — разве эта несуществующая фигура не повернула слегка голову в этом направлении?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});