землю. Да Самира словно с цепи сорвалась, повесила на меня всех собак, словно я ей не честный брак предложил, а стать моей любовницей. Высокомерная стерва!
— Я знаю, как разговаривать с женщинами, мама. Даже с такими невыносимыми, как твоя чувствительная Мира.
— Мне кажется, в последние дни ее что-то беспокоило, может она просто была не в настроении и сорвалась на тебе, — пытается оправдать ее мама.
Я уже и не пытаюсь с ней спорить. Все равно она всегда считает, что эта пигалица права, а я виноват просто потому, что я мужчина. Меня это даже больше не задевает. Допив чай, ухожу в гостиную, где сидит моя головная боль, улыбаясь чему-то в своем телефоне.
Черт побери, ну почему она так на меня действует!?
Я ведь раньше не замечал ее красоту, не замирал, как полоумный, тупо пялясь на нее и не был готов забыть все ее едкие слова, потому что мне тогда не туманило мозг желание просто подойти к ней и прикоснуться.
— Я не экспонат в музее, чтобы на меня пялиться или пытаешься убить взглядом? — с сарказмом спрашивает нахалка, не поднимая на меня взгляд и продолжая смотреть в телефон.
Я не хочу отвечать на эти колкости. Уже знаю, к чему это приводит. Поэтому решаю сменить тактику и смутить ее. Пусть знает, что у меня есть козыри в рукаве и, чтобы заставить ее замолкнуть мне необязательно быть грубым и прибегать к оскорблениям. Достаточно того, что Самира настолько довела меня днем, что я вообще перестал фильтровать свою речь и сказал много того, за что испытываю чувство вины. Она, конечно, не права, но зачем я опустился до ее уровня? Самира будит худшее во мне и я просто идиот, если даже это не останавливает меня от желания сделать ее своей.
— Просто приглядываюсь к тебе, ведь раньше я не замечал, что даже в этих своих балахонах ты умудряешься оставаться такой красивой.
Ее пораженный взгляд и краснеющие щеки становятся моей наградой. Я не могу сдержать ухмылку, когда она возмущенно вздыхает, явно не в силах подобрать ответ.
— Серьезно, Мурад? И это твои методы подката? — наконец, находит слова язва.
— Зачем мне подкатывать к собственной жене? — подходя к ней, сажусь рядом на диван, забрасывая руку на спинку так, что при желании с легкостью смогу обнять ее за плечи, хоть и не делаю этого. — Ты и так на крючке.
— В какие игры ты играешь? — прищурившись, спрашивает девушка, отодвигаясь от меня. — Слушай, я говорила совершенно серьезно, когда…
— Я тоже был серьезен, Самира. У меня нет возможности брать длинные выходные, так что обратно нужно лететь уже через два дня. Мама и Амир летят со мной, она уже согласилась переехать, раз уж я решил забрать своего сына с собой. Что же касается тебя, то решай. Если не едешь с нами, можешь возвращаться к своему отцу. Я приеду и при свидетелях дам тебе развод.
— Ты такой мерзавец, — со слезами на глазах шипит она, вскакивая на ноги. — Ненавижу тебя!
— Сильно сомневаюсь, — пожимаю плечами, хотя уверенности в том, что она не лжет у меня нет. Мне могло показаться, что наше влечение взаимное. Может, я просто принял желаемое за действительное. — И не говори, что я не дал тебе выбора. Сейчас тебе кажется, что ты не сможешь без Амира и мамы, но если ты откажешься и останешься здесь, то со временем привыкнешь. Ты молодая девушка, Самира. Ничто не мешает тебе выйти замуж и завести собственную семью, созваниваясь с мамой, как с одной из своих родственниц, и изредка видясь с ней и Амиром, когда они будут приезжать. Правда, сомневаюсь, что тебе будет до них, если появятся свои дети и дом.
— Пошел ты знаешь куда? Не смей обезличивать мои чувства! Ты прекрасно знаешь, что этот твой выбор на самом деле ультиматум. Либо сделаешь по моему, либо валишь из нашей жизни.
— Ты вообще соображаешь? — не могу сдержать накатывающее раздражение, снова поддаваясь эмоциям. — Ты не мать Амира и не дочь мамы, ты няня и сиделка! Наемный персонал! Ты серьезно думала, что я отдам тебе своего сына на пожизненное воспитание, видясь с ним раз в несколько месяцев? Это с самого начала была временная мера. Какого черта ты теперь обвиняешь меня во всех грехах, словно я отнимаю у тебя твое? Это моя семья, Самира! И раз ты больше не хочешь быть ее частью, я прошу тебя уйти. Потому что твои услуги больше не нужны.
Мне кажется, до нее, наконец-то, доходит, потому что Самира смотрит на меня, словно громом пораженная. По ее щекам текут слезы, которые она растерянно вытирает, прежде чем нахмуриться и бросив на меня последний размытый взгляд, убежать в спальню.
Вот и поговорили, блин!
* * *
Я никак не могу перестать плакать. Какими бы обидными не были слова Мурада, я понимаю, что он прав в том, что это его семья, а не моя. И даже если я смогу жить, видя маму несколько раз в год, как одну из своих родственниц, разве я смогу просто взять и привыкнуть к жизни без пельмешка? Зная, что он забыл меня, что другая женщина стала его матерью.
Амир — мой малыш. Хоть я всегда жестко осекала любой намек на слово мама, в душе я всегда считала его своим. Но смогу ли я принять совместную жизнь с Мурадом, лишь бы быть рядом со своим мальчиком?
Я испытываю огромное искушение согласиться. Это было бы легко. И я знаю, что это обусловлено тем, что на самом деле Мурад не неприятен мне. Чисто физически он кажется невероятно привлекательным, но на одной физиологии невозможно построить брак. Рано или поздно последует развод, а это то, что я не смогу принять. Потому что Амир при любом раскладе останется с отцом, а не со мной. Может, если я отпущу его сейчас, мне будет легче, чем через несколько лет.
Малыш, словно чувствуя мое состояние, просыпается два раза посреди ночи, капризничая и плача, пока я не беру его к себе в кровать, прижимая к своей груди и тихонько покачивая. Пельмеш сосет свои пальцы, вцепившись свободной