Петр Леонидович оказался в "беседке". "Крыша", прибитая к трем соснам и одному шесту, перекособочилась. Три ее края поднимаются по мере того, как растут деревья. К двум из этих сосен подвешен гамак, принявший форму кресла. Перед ним - стол и соломенные кресла. Беседуем.
Петр Леонидович с гордостью рассказывает нам о своем выступлении на президиуме Академии наук. Это выступление будет напечатано в "Вопросах философии", однако в сокращенном виде. Причем опущено, в частности, то, что он говорил о Сахарове.
Анна Алексеевна приглашает пить кофе с подсушенным на тостере хлебом.
Осматриваем лабораторию, в которой Петр Леонидович работал (с 1946 до 1953 года) в период своей опалы в связи с отказом работать над проблемой атомной бомбы. Многие приборы были сделаны его собственными руками. (Петр Леонидович любит и умеет выполнять и столярные, и слесарные работы.) В то горькое время у семьи Капицы отнимали дачу, повыбрасывали вещи, но они сказали, что все равно никуда отсюда не уйдут, и остались жить в крошечном флигеле.
- Приятно вспомнить, но неприятно повторить! - говорит Петр Леонидович.
Я и здесь с успехом показываю наши диапозитивы. А Анна Алексеевна нас фотографирует.
Даже столь серьезным людям не чужды иногда развлечения. На стене веранды - разграфленный круг. Нам предлагают бросить в него стрелы, целясь в середину круга. Я бросила удачнее своего мужа. "Это случайно!" - сразу же прокомментировал он, ни в чем не допускающий моего превосходства.
Вернувшись домой из феерической поездки, читаем привезенные от Чуковского отзывы на "Круг" и "Раковый" на русском, английском и немецком языках. Я и на следующий день продолжаю ими заниматься: подклеиваю, сортирую...
Среди всех отзывов выделяется рецензия Белля на "Круг первый". Александру Исаевичу хочется иметь квалифицированный перевод ее. Надо бы попросить Льва Копелева наговорить на магнитофон.
Вскоре мы у Копелевых. Пока Лев Зиновьевич переводит рецензию Белля и по-русски наговаривает ее на магнитофон, его жена рассказывает нам "новеллы", имеющие непосредственное отношение к моему мужу.
Десятиклассница говорит матери: "Мама, я нашла себе подругу на всю жизнь, она - моя единомышленница". - "Как ты можешь быть в этом уверена?" "А ты знаешь, что она делала, когда я к ней пришла? Печатала "Раковый корпус".
А один молодой человек накануне сдачи кандидатского экзамена по философии пришел к своим друзьям и попросил "Круг": "Мне надо еще раз прочесть спор Рубина с Сологдиным, чтобы кое-что себе лучше уяснить".
А еще одну "новеллу" услышал Александр Исаевич, когда побывал в "Новом мире". Александра Трифоновича он не застал. Но услышал любопытные вещи. Будто Хрущев прочел "Круг первый" и пришел от него в восторг, а Солженицына провозгласил гениальным писателем. Сказал, что рад, что в свое время разрешил напечатать "Ивана Денисовича". В связи с этим Александр Исаевич снова высказал сожаление, что В.С. Лебедев в 64-м году не пошел на то, чтобы, напечатать в "Правде" "сталинские" главы из "Круга первого".
Что же касается статьи Белля, то я на следующий же день перевела ее с магнитной ленты на машинку. Просто потрясающая статья! Белль называет "Круг" собором, по сравнению с которым все другие хорошие романы - только частные хижины. Обычно сдержанно относящийся к рецензиям на свои книги, муж возбудился настолько, что пошел успокоиться в лес. Не остановил его даже сильный ливень. Вернулся освеженный и успокоенный.
- В каком раю мы живем! - сказал он мне, искренне забыв при этом, что еще недавно готов был возненавидеть Борзовку, когда за речкой заработал трактор. А потому, когда за обедом муж приготовился выпить рюмочку (это бывало крайне редко!), я предложила ему выпить за то, чтобы рая было у нас здесь больше, чем не рая, что он и сделал.
Прозанимавшись три дня рецензиями, Александр Исаевич под конец почувствовал пустоту и даже скуку. Ведь все это время он ничего не писал, отставил "Р-17". И теперь уж не скоро возьмется за него. Дело в том, что он должен как раз ехать в Рязань на встречу с писателем Борисом Можаевым, чтобы вместе с ним отправиться по Рязанщине - по тем местам, которые примыкают к Тамбовской области. Присмотреться к типам мужиков, прислушаться к их речи, записать рассказы о годах гражданской войны...
То было его первое в то лето путешествие. Еще у него намечено "северное" путешествие совместно с одним из его корреспондентов - на Пинегу, и наше с ним - "южное" - в конце лета.
26 июня муж уехал. Оставшись одна, я, конечно, грушу и беспокоюсь. Немного работаю на участке, но больше занимаюсь другим. То хронологией своего мужа, которая нужна мне для моей собственной работы, то клею фотоальбом 68-го года, то привожу в порядок 55-ю папку с иностранными отзывами на романы своего мужа, почитываю отзывы...
Я не берусь пересказывать здесь все рецензии. За 1969 год их было не меньше, чем за 1968 год. Но не могу удержаться, чтобы немного не процитировать...
О "Круге первом".
"В "Круге первом" он устремился к целостности и вместе с тем задерживается самозабвенно на бесчисленных подробностях, будто каждая из них является главной... Воистину энциклопедический размах, эпический мир, поражающий наглядностью и в себе замкнутый... Нет, не психологический анализ составляет силу его таланта, а описание социальных порядков и отношений, характерной среды, многозначительных ситуаций - в этом центр тяжести его произведений. Образы героев, может, и будут забыты, но никогда не будет забыт институт в Маврино. Институт - прозаическая реальность и политический символ... Сталкивает с бытом за стенами в 1949 году. Заключенные более свободны.
Ошибкой было бы рассматривать "Круг" как политический роман... Убежденность Солженицына в неразрушимости человека ничего не имеет общего с политическими категориями. Толстовская художественная искренность, непосредственность убеждающе величественны... Предан традиции классического романа"1.
"...Картина была бы удручающей, если бы страницы романа не осветились глубоким раздумьем об условиях жизни и духовной высоте людей. "Круг" вовсе не фантасмагорический плод больного воображения и даже не политическая сатира. Он - верное зеркало пережитых трагических лет. Лагерь - место, где падают маски и рушатся привычные представления, но где открываются истины..."2.
"Сейчас большой возникающей темой в русской литературе оказалось страдание...
Это - не "просто" художественное произведение. Это - сама жизнь. Эффект усиливается, как и во всех произведениях Солженицына, обыкновенностью его персонажей, отсутствием героев в общепринятом смысле"3.
1 Марсель Райх-Раницкий. В первом круге ада//Цайт. 1969.3 января.
2 Элен Замойска. Солженицын и права писателя. Нисхождение в ад//Монд де ливр. 1969. 18 января.
3 К. Фтэлийон. В круге первом//Лондон мэгэзин.
"Круг" - одно из лучших произведений XX века.
Солженицын подходит к основным моральным вопросам человеческого существования, которые в этой обстановке приобретают трагические размеры, и то, как он решает их, свидетельствует об огромном таланте, об искусстве психологической миниатюры.
...Загнанная жертва оказывается сильнее, чем ее мучители. Так рисует Солженицын абсурдность всей системы, бессильной перед человеческим интеллектом и достоинством. Больше, чем в других романах, вырисовывается кредо автора: только любовь, честность делают человека человеком... Богатство русского языка и психологическая глубина"1.
"Людей чистых и благородных надо искать только среди политических заключенных.
Количество вопросов и действующих лиц повредило роману. Какая галерея образов! Какой зверинец!..
Один из важнейших элементов романа - отношение отдельного человека к государству и государства - к отдельному человеку.
Действие происходит в стране, где нет свободы - этим следует объяснять драму героев. Герои этого произведения - целая историческая эпоха вместе с ее действием на человеческое поведение.
...Ставит вопросы о ценности человеческой жизни, куда девалось понятие совести и... допустимо ли сотрудничать с палачами...
На свободе человек не может чувствовать себя свободно, потому что лагерь - внутри него самого"2.
1 Иван Соботко. "Первый круг" Солженицына//Репортер. 1969. апрель.
2 Станислав Выгодский. В круге первом//Ди голдене кейт. 1969.31 декабря.
"Это - собор среди романов...
Запутанность напряжений становится здесь архитектурным понятием...
В искусстве Солженицына не навязывается порядок и, несмотря на это, создается порядок... Трезвость его достигается тем, что на собственном опыте он испытал сталинизм.
У нас, на Западе, утрачено понимание сокровенных страданий, а его единственное применение к элементу сексуальной страстности представляет величайшее кощунство.
В произведении Солженицына я вижу характер откровения об истории страданий человечества. Сталинизм здесь только повод. Роман выходит далеко за эти пределы.