правильно кричишь, – сказал Царь, здороваясь с инспекторами за руки. – Иногда надо и покричать. А то сюсюкаешься с ними, а они тебе на шею садятся и тебя же топят.
Говоря это, он действовал руками как опытный жонглер. Всунутые в правую руку деньги он мгновенно перекидывал в левую. Дальше левая ныряла в карман, а правая тянулась к следующему рукопожатию. Тут из актового зала выглянул Юрик Баркасов и, боясь, что не успеет, вприпрыжку поскакал здороваться с Царем. Успел, слава богу. Лицо его посветлело!
После развода, когда все построились для отдачи приказа, Царь торжественно выругал Яреева за безобразное отношение к патрульному автомобилю и установил двухнедельный срок для полной покраски машины, естественно, за его же счет. Типа, заводская краска уже выгорела, а машина должна выглядеть прилично. То, что автомобиль Яреева еще несколько лет назад должен был списаться на металлолом ввиду старости, командира не волновало.
Ответственный по роте майор Оленев отдал приказ о заступлении на службу, и строй развалился. На плацу остались Кузнецов и Яреев. К ним подошел ранее прятавшийся за машинами Клейман.
Петрович выговаривал Ярееву:
– Что ты с судьбой онанизмом занимаешься? Я тебе еще вчера открытым текстом говорил – дай ему денег. Сколько времени ты ему не давал?
– Недели две, наверное.
– А почему?
– Что я, дурак, что ли, двойной тариф платить? Вот, Клейман вышел, сейчас дадим. Вдвоем легче и дешевле.
– Ох, недаром он говорит, что вы двое – самые конченые евреи в роте.
– У него все евреи, один он истинный ариец.
– Ну вот, допрыгались? Теперь красьте машину.
У Клеймана улыбка сошла с губ, и он спросил, растягивая слова:
– Чего-чего?
Петрович тут же испуганно ткнул пальцем в Яреева и сказал:
– Он тебе все расскажет.
После чего быстро ушел, не оглядываясь.
Яреев рассказал о царском требовании. Клейман раскрыл пасть и принялся виртуозно материться, вплетая в речь Царя, Кузнецова, командира полка и даже министра внутренних дел.
– Уйду на больничный! – наконец закончил он.
– Ну, конечно. Как какая-нибудь задница намечается, ты сразу в кусты. А меня – под танки, – констатировал Яреев.
– Да уж, нашелся тут танкист, – справедливо заметил Клейман. – На тебя как залезешь, так и слезешь. Еврей, одним словом.
– Ты на себя в зеркало посмотри! Тоже мне – сын славянского народа с биробиджанской фамилией.
Они, переругиваясь, пошли к патрульному автомобилю.
Вечером, предварительно созвонившись с несколькими порядочными экипажами, решили поесть раков и обильно запить их пивом. Когда все необходимое купили и приехали к двенадцати записываться, неожиданно обнаружили в кабинете майора Оленева Григория Борисовича.
Это был индивидуум, относившийся к той категории людей, которых называют наивными чукотскими юношами. Лет ему было под сорок, и легкость его мысли соответствовала по весу опоре чугунного обелиска. Чувство юмора Оленев имел параллельно-перпендикулярное и самооценка его била все рекорды высоты, достигнутые в полетах советской авиацией. Ваня Дрозд дал ему прозвище – «Пушок». Когда его спросили, что оно означает, тот ответил:
– Ну, чудо в перьях!
С Царем Оленев был в кумовских отношениях (кто-то кого-то у кого-то крестил). Работал он в начале девяностых годов в полку водителем в дежурной части. Ездил на УАЗике и возил всех, кому не лень. Короче, оценен был руководством по достоинству. Потом перевелся в следственное управление, получил офицерское звание и стал оформлять дорожки с пострадавшими. Правда, недолго. Где-то он накосячил и получил мощный пинок под зад. Пришлось даже перевестись в одну из служб министерства юстиции. Там Оленев тоже не задержался и вылетел с применением предыдущей формы увольнения.
Царь же подобрал столь ценного сотрудника, отряхнул и устроил своим заместителем по работе с личным составом (замполитом роты). За это Пушок был предан ему до гроба. Майора он получил недавно, числясь полгода в каком-то из райотделов города в должности старшего участкового (естественно, не бесплатно). Кузнецов, кстати, еще находился в тот момент на такой же должности и вскоре должен был также подрасти в звании.
Итак, появление замполита поздней ночью в кабинете выглядело странно. Обычно присутствовал кто-нибудь из заместителей командиров взводов, и записывались инспекторы быстро и как хотели.
– Сегодня записывать вас буду я, – грозно сказал Пушок. – Материалы на стол! Стану считать.
Клейман шепотом спросил у Яреева:
– Чего ему тут надо?
– Как чего? – удивился тот. – Денег, конечно. Сейчас будет мозги полоскать. А дашь денег – запишет в ведомость, что хочешь.
– Это что же такое получается? Царю дай, Кузнецову дай, в административную практику отнеси, в отделение службы дай, в штаб отнеси, ежедневно сдай, в дежурку курицу жареную купи, и этому надо?
– Ты еще отделение кадров забыл.
– А где их столько взять? В смысле – денег.
– А им по барабану. Ты еще патрульку заправь, отремонтируй и покрась. А у них как в фильме: кто не работает – тот ест.
Клейман сжал губы и сказал негромко:
– Сортирную дырку этому Пушку, а не деньги.
– Абсолютно правильное решение, – согласился Яреев и полез без очереди (как старослужащий) записываться к замполиту роты.
– Это что такое, – строго спросил Оленев, перебирая семь рожденных в муках протоколов, – это ты один написал?
– Нет, Борисыч, это вдвоем, – стал оправдываться Яреев. – Нас дежурка сегодня по всяким разным заданиям посылала туда-сюда. Работать по нарушителям некогда было. Ты там, в ведомости, напиши два слова: дежурная часть, – Сергей ткнул пальцем в разграфленный листок.
– Я сам знаю, что записывать, – важно заявил Оленев и, догадавшись, что денег ему не видать, добавил, – если вам некогда было работать в течение смены, езжайте ловить бухого сейчас. Нам не хватает к концу месяца двадцать шесть штук. Во времени я вас не ограничиваю, выявляйте хоть до утра. Дрюкайтесь – как хотите, но без результата не заезжайте. Все. Свободны.
Клейман с Яреевым переглянулись и вышли в коридор, успев по пути подмигнуть Кривцову. Через две минуты и он с Поваровым оказались там же. Хитро улыбаясь, Кривцов сказал:
– Мы все уже сдали оружие, а этот осел не знает данного факта. Я предлагаю поехать на штрафную стоянку. Там в углу есть обалденный фонарь. Станем под ним, разложимся на капоте. Пусть этот наивный парень думает, что мы работаем. Часа в два ночи он один черт уедет домой, потому что завтра ему к семи утра на службу надо. Вот и запишемся спокойно.
Так и сделали. Пива было взято в достаточном количестве, и когда около двух часов ночи Пушок позвонил Кривцову, тот заплетающимся языком