степи, стань сыном Быка, окажешься на море, плыви, как учил Отец-тюлень. В лесу — обернись Медведем, а в горах — обратись к Матушке-козе. И тогда выживешь сам и дашь жизнь своим детям. Учитесь друг у друга. И станете вы сильными и победите Демонов!»
Собственно, подготовка праздника была, мягко говоря, нестандартной.
Мы, наконец, распрощались с Бокти, более-менее честно поделив награбленное имущество, и свалили из поселка, возвращаясь в Вал’аклаву. Но на третий день пути причалили в удобном месте, чтобы отметить, наконец, праздник Весны. Ибо не дело это справлять свои праздники в чужой компании да на чужих глазах.
А если честно, просто хотелось скорее уйти из опостылевшего поселка, в котором одни чувствовали себя завоевателями, а другие — побежденными. А так через три дня совместной гребли, нескольких общих ночевок и на абсолютно новом месте, мы хочешь не хочешь, а превратились в отдельное племя.
Морячки Кор’тека сплавились ниже. Для них праздника, увы, не будет. Потому, как шамана они с собой не взяли. Ну да, как мне мутно пояснил Кор’тек, у морячков, которые специализируются на дальних переходах, есть какие-то свои особые процедуры, позволяющие не участвовать в возрождении жизни на земле и при этом оставаться «люди». Как-то их шаман умудряется перекидывать благоволение Предка на всех соплеменников, как бы далеко от поселка они ни заплыли. Не иначе, волшебством «телепортации» владеет.
Затем я приказал, то есть попросил, Лга’нхи сходить с мужиками на охоту и тащить на стол все, что смогут добыть, даже рыбы наловить и травок лесных набрать.
Его это, мягко говоря, не обрадовало. Но извините. Тут такая местность, что «больших братьев» искать долго придется. Потому как они подобную лесостепь не больно уважают. Еще сложнее было с тюленями. И даже тутошние овцекозы, как заявил мне наш калека, и то были неправильные. Завалить медведя, конечно, было можно. Проблематично (видел я следы этой зверушки — это, блин, мамонт какой-то, а не медведь), но можно. Но из «детей медведя» у нас были только один вояка да несколько баб с детишками, в свое время доставшиеся пиратам от лесных, а уже от пиратов попавшие к нам. Так что я решил, что ради них огород с медведем городить не стоит. И так у меня полный гастрономический интернационал, и если каждый будет требовать привычную зверушку — крыша съедет.
А с другой стороны, аиотееки своим подчиненным вообще праздников не устраивали. И потому-то они отчасти и были такими покорными, что полноценными людьми себя, без участия в возрождении жизни на земле и ежегодного единения с духом Предка, чувствовать не могли. А тут, заполучив свободу, каждый втайне мечтал, что вот опять как раньше… Хренушки! Под смену гастрономических пристрастий я решил менять идеологию. И даже, отчасти, религию.
Еда. Я бы и сам «тогдашний» не понял, что такое еда для этих людей. Для нас еда — это либо развлечение, либо повседневная рутина. Пошел в магазин, набрал продуктов, расфасованных в пакеты и коробки, дома приготовил — разогрел — съел. Или пошел в ресторан и давай смаковать, чего там очередной гений кулинарии насочинять извратился.
А тут слово «еда» и слово «жизнь» были однокоренными. Тут еду добывали собственными ручками, подчас с риском для жизни, но в любом случае тяжелым трудом. А голод — это не когда в магазин сходить лень. Это когда смерть стучится в дверку и зовет с вещами на выход.
Это Там считается, что, если половину своих доходов человек тратит на еду, — он бедняк. А тут человек не зарабатывает деньги на машины, шмотки, развлечения, турпоездки или будущую пенсию. Тут почти вся человеческая деятельность сосредоточена на добывании Ее Величества Еды. И Тут еда все еще и еще-и-еще долгие тысячелетия будет главной валютой, главным сокровищем и тем, ради чего не зазорно убить. Потому что почти всегда твоя еда — это и так чья-то смерть.
Так что смена гастрономических пристрастий тут действительно была сменой идеологий. Вон тот же Лга’нхи — первый раз в жизни не убил чужака и в тот же вечер угостился кашей! (А ночью, гы-гы, оценил эффект.) Чем больше новых и разных людей встречал, тем разнообразнее становился его стол. И пусть он сколько угодно заливает о простых и правильных обычаях степняков, а крабов в Вал’аклаве жрал так, что даже местные приходили смотреть и удивлялись, куда ж в него стока лезет?
Так что смену идеологий я начал со смены еды. В конце концов, неизвестно, куда нас еще судьба забросит, так что пусть мои подопечные приучаются к толерантности в отношении жратвы. Потому как отныне во главу угла их мировоззрения я решил поставить не затхлую безмозглую зверушку, а Его Величество Человека. Который звучит гордо и рожден для Щастья! (Надоели мне эти звериные заморочки. Либо все от одной обезьяны, в которых вы не верите, либо пусть вас Бог из глины лепит, но я из вас, зверушкины дети, нормальных людей сделаю!)
Так что будем прививать гуманизм. Главное, чтобы он в каннибализм не перерос. А потому, отучаем «причащаться» плотью первопредка. Заменим ее чуть более абстрактной кровью!
Итак, раннее утро. Солнце едва подсвечивает из-под края горизонта, но предрассветные сумерки уже позволяют что-то видеть. Передо мной полсотни мужиков, полсотни баб и еще десятка три детей и подростков. Я залез на высокий валун, чтобы вся эта толпа могла меня видеть, и толкаю массам тезисы новой жизни, объясняя, как жить дальше будем.
Солнышко показывается из-за края горизонта. Я перерезаю несколько оленьих, козьих и свинячих шей и сцеживаю кровь в большущий котел (специально стащил в поселке самую громадную посудину). Затем надрезаю собственный палец и сцеживаю несколько капель в общую чашу. Потом очередь Лга’нхи, Осакат, Гит’евека, других старшин, воинов, жен, подростков, дети пока еще «не люди», им рано донорами становиться, пока пусть продолжают родительскую кровушку пить.
Достаю специальный ковшичек, черпаю, отпиваю первый глоток. Потом угощаю Лга’нхи, Осакат (кое-кто смотрит недовольно. Но хрен вам, сестренка имеет привилегии), Гит’евека, Старшин. Передаю ковшик Витьку. Он, раздуваясь от гордости, на правах ученика шамана начинает черпать и угощать публику.
Я тем временем сажусь и, пока идет пьянка, быстро леплю из глины фигурку человека, чьи ноги вырастают из спин Быка, Козы, Медведя и Тюленя. (Правду сказать, почти большая