голову выше Нини, держалась высокомерно, что являлось ее наиболее удачным оружием, при помощи которого она выводила человека из строя. Только ни Нини! Она не давала себя так быстро запугать.
— Послушай, ты, хорошая! — бушевала Нини. — Ты улизнула с моим Лулу и проводишь с ним время, потому что я нахожу общий язык с твоим Максимом? Эй, Макси!
Тот поспешил скрыться. Сцена была ему противна. Несколько людей смотрели в их сторону, не выказывая особого интереса, ночь была уже на исходе.
Вообще-то, как полагали люди постарше, Дарлинг Никола должна была бы уже объявить отъезд, остальные туристические группы уже давно уехали. Но Никола, окруженная слушателями, сидела со своей гитарой у Лобеманнов и пела шотландские песни, так тихо, как будто колыбельные. Вдовы подпевали ей.
Максим с удовольствием присоединился бы к ним, но надо было следить за развитием ссоры. Конечно, он был рад снова заполучить Амелию — ио так ли было на самом деле? Казалось, она с ума сходила по этому босяку в кожаной куртке, с нелепой серьгой в ухе и жидким конским хвостиком. Абсолютно заурядная личность. Не дотягивал ни до его уровня, ни до уровня Амелии. С другой стороны, маленькую Нини он находил сногсшибательной, забавной и одаренной. Как же она спела ту песню, нежным голоском и с трогательным выражением лица! Кроме того, девчонка была, что называется, с перцем в за…
Максим прервал свои грубые мысли. Только не становиться вульгарным!
— Пошли, давай уйдем отсюда.
Он взял Амелию за руку, но взгляда не отрывал от Нини, от ее кожаной юбки, едва прикрывавшей попку. Во время их совместного путешествия из Ламмвайлера сюда он часто обращал свой взор на полуобнаженные бедра, одергивая себя, дабы не произошло катастрофы. Поначалу он находил ее манеру держаться ужасной, вульгарной и дерзкой, но продержался недолго.
— Попозже, Максим, хорошо? — Волосы Амелии растрепались, на ней были брюки, которые она надевала редко и в высшей степени неохотно. Перед ним стояла совершенно другая Амелия, с налетом кокетства, близким к неряшливости. — Если не возражаешь, мне хотелось бы еще поговорить с Лулу.
Не ожидая ответа, что было еще лучше, она взяла под руку короля гитары. Тот смущенно ухмыльнулся, передернул плечами, как бы говоря: «Ну что я могу сделать?», и ушел с Амелией, ни разу не обернувшись.
Растерянный Максим прошел за ними несколько шагов.
— Оставь их. — Нини нежно толкнула его в бок. — Снимай этот дурацкий галстук и пошли.
— Куда?
— За замок, в парк, подальше от этих идиотов! — Под «идиотами» она подразумевала группу туристов на лугу.
Она стащила у него с шеи галстук, повязав его вокруг головы как ленту, и они покинули поле битвы.
Максим чувствовал себя голым, и не только вокруг шеи, — обнаженным перед этой берлинской дерзкой девчонкой с чарующим голосом:
Жизнь моя, ты был жесток,
Меня бросив и покинув,
Я ж дала любить зарок,
Гордость девичью отринув.
Откуда-то донесся смех Амелии, что-то выкрикнул Лусиан, и все стихло. Тишина.
— Сумасшедшая ночь, да? — Нини потащила Максима в кусты, распахнула свою блузку, расстегнула ему рубашку: кожа к коже, тепло к теплу в эту удивительную летнюю ночь.
И вновь упала звезда, но они этого не заметили.
Неожиданно к Тео пришло облегчение, возможно от счастья, что теперь Дуня была с ним. Им надо было много сказать друг другу, но они молчали. С чего начать?
Он лишь спросил:
— Ты надолго?
— На две недели, может, чуть меньше или чуть больше. Не сердись больше, пожалуйста, хорошо? Я рада, что ты решился приехать сюда. Утром я поговорю с Генри, чтобы он предоставил тебе комнату.
Мысль, что он прервет путешествие, не понравилась ему. Он хотел завершить его, посетить Гретна-Грин, Йорк и на судне отправиться в Роттердам. Ему хотелось сидеть на своем месте, впереди, как раз за Николой, и еще нарисовать полную девушку и индивидуалиста…
Вместо этого он сказал:
— Мы бы были уже три дня женаты. Или четыре? Ни малейшего понятия. Как будто годы прошли.
— Ты устал, милый, — произнесла Дуня и чмокнула его в мочку уха. — Позволь оставить тебя ненадолго одного.
— Ты должна увидеть герцога? — не особенно довольно спросил он.
— Он смотрит телевизор.
— И еще он старый.
— Конечно.
— И нет больше его красивой собаки с шерстью цвета меда.
— Она уже давно умерла. Ты, наверное, видел фотографию герцога в молодости. Я сейчас, дорогой.
Он остался в одиночестве. Лишь река шумела. Со стороны луга доносились тихая музыка и смех. Веки его смежились.
Хели Хабердитцель отправился на поиски Дуни и Теобальда. Должны же они, наконец, найтись! Это не давало ему покоя. В душе он надеялся, что его мадонна Рафаэля из Эдинбурга, Дженифер Мак-Тэвиш еще приедет. Они говорили о Черном Замке, но, может, поездка была для нее слишком длинной или она уже давно его забыла. Да, жаль, на самом деле, очень жаль.
Он чувствовал себя довольно одиноко этой шотландской звездной ночью, когда вокруг смеялись, музицировали, разговаривали и любили. Он видел Амелию с Лусианом, а Максима с Нини — в нежных объятиях друг друга. Настоящий шекспировский сон в летнюю ночь. В такую же ночь, как эта, нежная Титания объясняется в любви Ослу:
Тебя люблю я. Следуй же за мной!
К тебе приставлю эльфов легкий рой,
Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,
Баюкать средь цветов во время сна.[38]
Осел — заколдованный грубиян. Каждый спит с другим. Утром все чувствуют себя сконфуженными: Деметрий и Гермия, Лизандр и Елена. Сконфуженными «причудами дурного сна». И все-таки сон оказался не таким уж дурным! Все были счастливы и довольны. Лунный свет лился на тщательно ухоженную лужайку. Люди мирно сидели рядом, наслаждаясь дивной ночью. Однако никто из них не видел профессора.
За одним из кустов Хабердитцель услышал голоса. Остановился и сделал то, что обычно считал неприличным: Хели начал подслушивать. Свет фонаря падал на две фигуры. Одна из них была, без сомнения, Дуня. Но вторая?
— Нет, — вполголоса сказала вторая. — Он ничего не заметил.
Конечно, он находился в полном замешательстве, представь, был даже немного взвинчен и вообразил, что влюблен в меня. Но это ничего не значит. Пожалуйста, не ревнуй, Дуня…
— Ах, Никола. — Дуня рассмеялась. — Мне все равно, каким образом тебе удалось притащить его сюда. Было тяжело?
— В начале все шло хорошо. Он даже принял меня за тебя. А потом, после того, как он переночевал у меня…