— Воистину, Петруха! — прорвало другого мужика. — Кирьяк — хуже живодера.
И тут понесло:
— Ишь, пузо нажрал!
— К дереву — и плеткой!
— Бить изверга!..
Иван остановил злые выкрики мужиков поднятием руки.
— Добро, братцы! Давно пора с вашими мучителями поквитаться. Вяжи сучьего сына к дереву… А теперь по голой спине плеточками прогуляйтесь!
При первом же хлестком ударе Кирьяк, корчась от боли и, на какой-то миг забыв о своей участи, завершал:
— Генералу нажалуюсь!.. То — бунт. Шубин башки вам срубит! И тебе Каину!
— Мразь! — яро сверкнул глазами атаман и взмахнул саблей. Обезглавленный приказчик плавно осел на землю.
Мужики замерли. Иван, видя их испуганные лица, успокоил.
— Ничего не бойтесь, братцы. Непременно доберусь я и до генерала Шубина. Так с ним потолкую, что навек забудет, как мужиков обижать.
— Спасибо, атаман. Коль так будет, Богу за тебя будем молиться.
— Как говорится: на Бога надейтесь, да сами не плошайте. Когда последний раз был приказчик до нынешнего приезда?
— На Егория вешнего[122]
— Если кто будет спрашивать о приказчике, то вы его с Егория не видели. Крепко о том запомните.
Глава 5
Земеля
Старинное село Работки в шестидесяти верстах от Нижнего Новгорода, от деревеньки же всего верстах в двадцати. Струг шел на веслах, ибо ветер совершенно не пузырил паруса.
Иван, чтобы размяться, сам сел за весла. Подле него оказался бурлак Земеля, кряжистый мужичина, с глубокими зрачкастыми глазами. Ему уже под пятьдесят, но на удивление был весь заросший седой бородой, отчего выглядел стариком, поэтому Иван (при наборе повольницы) не хотел принимать Земелю на судно. Староват-де для нелегких походов.
— Староват, изрекаешь? А ну кто у тебя, атаман, самый сильный? Ставь руку на бочонок, поборю.
Иван улыбнулся: мужик явно прихвастнул, но тут и Васька Зуб подзадорил:
— Не чудил бы, браток.
— Отчего ж не почудить? Становись, есаул.
Ватага грянула от смеха: самого Камчатку вызвал.
И вот ладонь в ладонь, локоть к локтю. Вначале, казалось, руки застыли на одном месте, затем погнулись в сторону бурлака, все ближе и ближе поступая к днищу бочонка.
— Недолго продержался Земеля.
— Дожимай, Камчатка!
Но на удивление повольников бурлак выровнял руки в первоначальную стойку, а затем медленно, тужась изо всех сил, положил широченную ладонь Камчатки на днище бочонка.
Повольники ахнули:
— Вот те и старик!
— Это же какой силищей надо обладать! Илья Муромец.
— Ну и дед! Отныне звать его, братцы, Дедом.
(Кличка так и укоренилась).
— Откуда такой силищи набрался и почему весь седой? — спросил Иван.
— Двадцать лет в кузне молотом махал, атаман. Седой же — в породу. У отца моего в тридцать лет ни одного черного волоса не было.
— А почему тебя Земелей кличут?
— В деревне жил, и каждый с какой-то просьбой: помоги, Земеля, выручай, Земеля. Так и пошло. Привык, атаман. Ну, теперь возьмешь в свое войско?
— С удовольствием!
И вот теперь, сидя на гребневой скамье, Иван оказался в паре с Земелей. С кормы доносились крики кормчего:
— Ровней, ровней греби, ребятушки!.. В глубь не загребай! Напрасно силы тратить… И размах, размах пошире!
Иван никогда не был гребцом, а посему приноравливался к бывалому соседу.
— Как в бурлаках оказался, Земеля?
— Барин дочку мою к себе в имение забрал. А дочка пригожая, барин в первый же день ее невинности лишил. Дочка домой прибежала вся в слезах, а я барина в лесу подкараулил, когда тот вместе с приказчиком свое угодье объезжал, ну и вдарил ему по усатой морде, да так, что челюсть вышиб. Прибежал домой, котомку за плечо — и в бега. Помыкался в разных местах, опосля к бурлакам пристал. И вот уже десять годов на Волге.
— А что с семьей?
— Хоть и не ведаю, но по такой моей провинности дело известное. Дочку наверняка к барину вернули, сына в пожизненные рекруты отдали, ну а жену, как крепостную, плеткой попотчевали, а затем на двор к барину свели.
— Не думал на имение барина красного петуха пустить?
— Вестимо, думал, а потом рукой махнул, ибо проку никакого.
— Отчего?
— Барин все последние жилы из мужиков вытянет, чтобы новые хоромы себе поставить. Худая эта затея… Да и вообще, атаман: с сильным не борись, с богатым не дерись. Истина!
Последние слова Земели огорошили Ивана.
— Выходит, по — твоему смириться?
— Иного пути нет.
— Чушь! — загорелся Каин. — А как же Степан Разин?
— Разин? Удалой был атаман. Многих он бояр и дворян, купцов и неправедных судей порешил, но…
— Что «но», что «но?»
— Ты на меня не серчай, атаман, но Степану Тимофеевичу не удалось довести дело до конца. Не по зубам орешки.
Иван вскочил с лавки.
— Бросай весло, Земеля. Нас подменят, айда в каюте потолкуем.
— Как скажешь, атаман.
В каюте Иван налил в чарки вина, молча и быстро, будто его подгоняли, выпил и тотчас насел на бурлака.
— Почему не по зубам, Земеля? Почему?
— Сколь веков Руси миновало, но ни при одном царе не случалось, чтобы какому-нибудь отважному храбрецу удавалось царево войско одолеть. Так было и так впредь будет, ибо царь, что Бог, а Бог творение вечное.
— Чушь! — вновь закипел Каин. — Ты брось эту болтологию. Разину просто не повезло. Промахнулся он в сражении под Симбирском, вот и приключилась губительная закавыка.
— Не промахнулся бы под Симбирском, то обмишурился бы в другом месте. Не серчай, атаман, но любому Разину не по силам одолеть царские войска. И в том истина.
Слова бурлака раздражали, поэтому Ивану с трудом приходилось сдерживать себя. Этот бурлак с тяжеленными руками, словно сваи вколачивал в его душу. Спасался вином, но хмель не помогал.
— Нет истины! — после непродолжительного молчания громыхнул кулаком по столу Каин. — Есть возможность победить царя. Есть!
Иван даже лицом посветлел.
— Любопытно послушать, атаман.
— Если поднять весь народ да привлечь на свою сторону все царское войско, то государю-батюшке не устоять.
— Сказка, атаман. Такое, может быть, возможно в иных царствах-государствах, но на Руси этому не бывать.
— Да почему, почему?!
— А потому, атаман, что мы живем на Руси, а Русь — веки веков загадка, как загадка и сам народ.
— Премудрый пескарь, — зло проговорил Каин. — Не зря тебя Дедом назвали. Замшелый ты человек… Ступай за весла.
Земеля вышел, а Иван, подавленный и опустошенный, грянулся на лавку.
Глава 6
КРУГ
Каин — в глубоких раздумьях: струг в версте от Работок, а он так и не решил, как ему поступить с генералом Шубиным. Да и мнение есаулов разделилось.
Камчатка предлагал разгромить имение, поживиться генеральским добром, а самого Шубина прикончить, как жестокого крепостника.
Кувай советовал генерала не убивать, ибо месть его сродников, по отношению к деревеньке Березовке, будет сокрушительной.
Пожалуй, впервые Каин не мог принять единственно правильного вывода. Кажется, ближе к истине Роман Кувай, но как тогда заставить Шубина оставить в покое крестьян Березовки, кои замучены непосильными оброками? Да и убийство приказчика Дементия не останется без участия генерала. Хоть на ромашке гадай: убить — не убить, грабить — не грабить. Думай, атаман!
Иван прошелся по судну. Одни повольники были заняты греблей, другие от безделья играли на деньги в зернь[123], третьи наблюдали за игроками в качестве зевак. Лишь Земеля-Дед о чем-то мирно беседовал с кормчим. Занятно, что бы посоветовал Ивану этот «премудрый пескарь?» Но совета от Деда Каин почему-то не захотел. Он без «пескарей» примет самое верное решение, и, кажется, Иван его уже принял.
— Кормчий! Правь к левому берегу. Тут и заливчик удобный. На суше покормимся.
— Добро, атаман, — кивнул Митяй и закричал бурлакам:
— Весла к левому берегу! Готовь якоря и завозню[124]!
Решение, как это часто бывало, оказалось для ближайшего окружения атамана неожиданным.
Левый брег был низменным и утопал в безбрежных лесах. До сумерек еще было далеко, поэтому Иван отдал новую команду:
— Разводи костер, братцы. Будем кашу варить, а коль удача будет, с бредешком пройдемся. Авось и ухи похлебаем.
Заливчик, охваченный густой осокой, рыбой порадовал, тем более, красной.[125] А где уха, там и чарка.
— Васька! Чрево набил? Собирай всех на круг!
Зуб не уразумел последнего слова.
— На круг? Не понял, атаман.
— Так сходка у донских казаков называется.
— Вона…На сходку, братцы!
Каин, встав в круг, высказал: