Читать интересную книгу "Финляндия в противостоянии Советскому Союзу. Воспоминания военно-морского атташе Франции в Хельсинки и Москве - Мариус Пельтье"

виды впечатляли. Была середина июня, а на окружающих фьорд скалах еще лежали большие шапки снега. Снег и постоянный свет, матовый свет, источаемый солнцем, которое, казалось, вообще не скрывается за горизонтом. Свет здесь не является источником жизни, черный цвет скал поглощает его, не оставив возможности поиграть тенями. Жизнь? Здесь она заключается не в солнце, не в свете, ставшем равнодушным, невыразительным или враждебным; жизнь – это стоящая на холме маленькая лапландская часовня, построенная из дерева, самая старая на Крайнем Севере, как мне сказали, со своими колоколенкой и крестом. Совсем крошечная, она представала как бы символом духа, парящего над массой еще аморфной материи, и я подумал о Слове, которое существовало раньше всего…

Уезжал я с сожалением. Я с комфортом устроился в маленькой гостинице в Лиинахамари, в деревянном доме, которые скандинавская и финская чистоплотность и аккуратность делали более приятным, чем роскошные отели в наших провинциях. А потом я встречался с моряками, и вечером, в кают-компании какого-нибудь судна, слушал старые морские песни на английском и шведском, всегда одни и те же, берущие за душу и пробуждающие ностальгию, уносящие в мир, где идет борьба добра со злом, которая непременно завершится победой первого, где отсутствуют человеческие амбиции и расчеты, где нет места ненависти, в мир, где война может лишь коснуться вас, но не обжечь и не искалечить.

И я поехал на юг в старой полугрузовой-полупассажирской колымаге, которая должна была доставить меня в Рованиеми. Предстояло преодолеть расстояние в 500 с лишним километров, частично через тундру, простирающуюся к северу от полярного круга до самого Ледовитого океана; я ехал вдоль норвежской границы, прежде чем попасть в Ивало, затем в направлении Сондакюлле и Рованиеми. Дорога не была утомительной, несмотря на мошкару и монотонность сначала тундры с карликовыми березами, а затем бесконечного леса. Некоторое оживление вносили стада оленей. Река Паатсйоки, разделяющая Норвегию и Финляндию, очень красива, а живописность района озер, окружающего Ивало, вызывает светлую грусть.

Между Петсамо и Ивало я не заметил ничего необычного. Мы проехали мимо никелевых шахт, и там не было множества грузовиков с рудой, забивших собой дорогу, поэтому до места назначения мы добрались без значительных происшествий. Все началось в Ивало, где мы остановились немного передохнуть и попытаться найти какой-нибудь еды.

Войдя в зал ресторана, я увидел немца, оживленно беседующего с одним моим знакомым британцем. «Бритиш» мне объяснил, что, несмотря на состояние войны, приходится думать о еде, и двое противников по взаимному соглашению заключили перемирие на время трапезы, впрочем весьма скудной. Ресторатор выставил несколько нехитрых блюд, и крутитесь как хотите. Мне нужно было во что бы то ни стало присоединиться к обедающим, вне зависимости от кулинарных достоинств пищи и размеров порций. Это было вторично, гораздо интереснее было послушать, о чем разговаривают эти двое. Поскольку я был официально аккредитован в Финляндии, в моем присутствии в Ивало не было ничего необычного. Я так понял, что британец слушает немца, который прибыл в эшелоне, остановившемся в Ивало. Но почему он не со своими товарищами? А потому, что он здесь кое-кого ждет. Любопытно наблюдать, как люди, которых ситуация призывает к определенной сдержанности, начинают без удержу болтать, из бравады или глупости, если думают, что могут это делать безнаказанно; довольно распространенный случай эксгибиционизма.

Лично я, слушая немца, был убежден в том, что в данный момент производятся крупные переброски живой силы, которые будут еще более увеличиваться. Обеденное перемирие закончилось, и я отправился своей дорогой, готовый к новостям. Я не был разочарован, потому что очень скоро повстречал следующие на север немецкие колонны грузовиков, среди которых были и «рено», с солдатами. Они ехали в Ивало, откуда должны были повернуть либо на дорогу в Петсамо, либо на другую, ведущую в Норвегию, ничего особенного. Но колонны поворачивали на восток, и вот это было странным; не оставалось никаких сомнений: длинные цепочки автомашин после Рованиеми направлялись на Кемиярви. Так я собственными глазами увидел, что в Лапландии разворачиваются лицом на восток крупные немецкие силы. Делалось это явно не для того, чтобы отразить британскую угрозу Киркинесу или Лофотенским островам, это было намного серьезнее. Полковник Розенбройер был прав: я увидел удивительные вещи.

Я сел в Рованиеми на поезд и, по приезде в Стокгольм, узнал, что Германия направила в Лапландию целую дивизию; очевидно, встреченные мною колонны входили в ее состав. Одновременно я узнал, что 9 июня Финляндия провела частичную мобилизацию в связи с концентрацией советских войск на границе. Маршал Маннергейм оправдывал эту меру, говоря, что финнам противостоят семнадцать пехотных дивизий и одна танковая, не считая гарнизона Ханко. Он же, даже после всеобщей мобилизации, не мог иметь в своем распоряжении больше шестнадцати пехотных дивизий и оказался вынужденным призвать резервистов, чтобы усилить прикрытие границы. Обстановка становилась все напряженнее; финское правительство начало эвакуацию мирного населения из приграничных районов, что составляло 60 000 человек. Наконец, 17 июня была объявлена всеобщая мобилизация.

22-го Гитлер напал на Советский Союз и выступил с обращением, в котором сказал, что «на берегах Ледовитого океана наши товарищи… действуют совместно с финскими дивизиями». Эти слова компрометировали Финляндию, делая из нее союзницу немцев. Поэтому она немедленно среагировала, заявив, что сохранит нейтралитет, но будет защищаться, если подвергнется нападению; эта позиция была внешне принята и Германией, и Великобританией.

Мобилизация проходила без суеты; армия, уже догадывавшаяся о присутствии на Севере германского контингента, полагала, что если начнет новую войну с Советами, быстро возьмет реванш за 1940 год благодаря силе немецкого удара. Пока что она ждала в боевой готовности. Выступление было намечено на 11 июля, одновременно с наступлением гитлеровцев в Прибалтике. Так что пока не было никакой спешки, действовали дипломаты.

Молотов был в ярости, но что он мог сказать, когда финское правительство официально запретило своим самолетам летать над Ленинградом, и этот запрет продержался в силе до 1944 года, окончания боевых действий? С другой стороны, Орлов, его посол в Хельсинки, в своем демарше финскому министру иностранных дел Виттингу обратил его внимание на слова Гитлера и заявил, что присутствие на финской территории германских войск не совместимо с нейтральным статусом Финляндии. Виттинг объяснил это возможной необходимостью защиты страны с помощью немцев. Орлова он не одурачил, и тот попытался добиться издания декларации о неучастии в войне, добавив, что СССР будет рассматривать Финляндию в качестве нейтральной страны, только если она не станет плацдармом для германского нападения. Несмотря на эти авансы, «Правда» была очень агрессивна, что обычно предвещало скорые осложнения.

Что и произошло