чувствуя свое тело под простыней и одеялом. Прошлой ночью ей впервые за несколько месяцев понадобилось одеяло. Лето, должно быть, почти закончилось. Она дрожит (хотя на самом деле сейчас жарко), когда солнце светит на кровать. Она ощущает, как дрожь пробегает по всему телу прямо до накрашенных серебряным лаком ногтей на ногах. Она чувствует все: тепло солнца, прохладную простыню, пчел, жужжащих где-то под карнизами, лай Тотти в саду. Может ли быть это чувство, это неловкое, покалывающее осознание собственного тела знаком, что она готова к сексу? Джанни сказал бы, что это так, –
уже сказал и снова скажет это сегодня вечером и завтра. «Если бы ты меня любила, ты бы переспала со мной», – говорит он, слегка выпячивая нижнюю губу, обвиняюще глядя на нее темными глазами. Но она правда любит его, она чуть не умерла, когда они вернулись в Италию, ведь она думала, что потеряла его. Она ни на секунду не поверила истории о пропавшем телефоне. Неужели он считает ее настолько тупой? Но она понимала: ей дали еще один шанс.
Если она переспит с ним, конечно, это будет означать, что они вместе навсегда. Не то чтобы люди всегда женились на своих первых любовниках – она знает. Даже мама поведала ей эту очень деликатную историю про ее первого парня, какого-то студента-медика по имени Майкл. Хоть она прямо и не говорила, подразумевалось, что Сиена поймет, что мама спала с этим Майклом. «Я думала, он тот самый», – сказала она с легкой, очень грустной улыбкой. Хорошо, но давайте посмотрим, сколько мама знает о мужчинах. Она потеряла этого Майкла и теперь потеряла папу. И Сиена знает (хотя Пэрис – нет), что папа нашел новую женщину. Она однажды звонила ему, и эта женщина подняла трубку. Довольно милый, пафосный голос звучал молодо.
В общем, она спросила у мамы, и мама сказала, что да, папочка нашел себе девушку, но не стоит рассказывать остальным, потому что они не поймут. Сиена была этому рада (Пэрис и правда ничего не понимала), но немного жалела маму. Бедняжка, теперь она слишком старая, чтобы найти другого мужчину. Но теперь у нее есть Тотти, а все знают, что собака – это хорошая компания.
Поэтому от мамы толку не было. Иногда Сиене даже хотелось поговорить об этом с Петрой, потому что Петра почему-то казалась более современной, чем мама. Она понимала, как устроен мир, не просто потому, что носила одежду моднее, а потому, что ее жизнь выглядела более современной: учительница, мать-одиночка и все такое. Мама, казалось, застряла в каком-то ужасном временном искажении: парит по этому старому дому, покупает продукты на рынке, пытается заниматься садом, пишет эти сентиментальные статьи.
Пару дней назад Эмили пыталась поговорить с ней о Джанкарло.
– Я понимаю, – начала она, – что тебе очень нравится Джанкарло, и он очень симпатичный…
– Ты сказала Пэрис, что он выглядит как ящерица в чиносах.
Эмили хватило воспитания покраснеть.
– Пэрис вырвала из контекста. Дело в том, что я знаю, что тебе он нравится, и я волнуюсь, что он будет давить на тебя, чтобы ты сделала что-то, к чему не готова.
– Например, мам? – Сиена не собиралась упрощать ей задачу.
– Ну, знаешь, секс и все такое.
– Секс и все такое? Что еще за такое?
– Ты понимаешь, – раздраженно сказала Эмили. – Я переживаю, что он будет склонять тебя переспать с ним и что ты об этом пожалеешь.
– Что, если я пересплю с ним и не пожалею? – спросила Сиена.
Но теперь Сиене приходится признать, что она волнуется из-за необратимости этого. Если она переспит с ним, то на этом все закончится и ей больше нечем будет его удерживать. А что, если он все равно бросит ее? Боже, если бы только можно было потерять девственность текстовым сообщением, она бы сделала это в секунду. Отправить Джанни: «Трахни меня», и дело с концом. Но опять-таки: перезвонит ли он ей когда-нибудь?
В душе, под сильным напором горячей воды, она думает: «Да, я определенно сделаю это». Кажется глупым мучиться из-за этого. В конце концов, господи, ей скоро семнадцать. И часть ее жаждет с ним спать. Проблема в том, что спать – это единственное, чего ей действительно хочется. Она хочет лечь на его красивую загорелую грудь и чувствовать, как он дышит. Она хочет, чтобы он обнимал ее всю ночь и разбудил поцелуем в шею. Если бы только ему этого было достаточно. Но ему хочется секса, и теперь каждый раз, когда он ее целует, она чувствует, что разочаровывает его. Она ведет себя глупо, по-детски и, прости господи, по-английски. «Англичанки очень жестокие», – сказал он ей вчера вечером. Она прекрасно поняла, что он имел в виду. Рано или поздно он найдет себе девушку, которая не будет такой жестокой и такой англичанкой. Такую, которая займется сексом не раздумывая. Какую-то другую.
Медленно спускаясь вниз, она думает: «Если бы он любил меня, то не стал бы давить». Но затем ее мысли улетают прочь из этого замкнутого круга, в котором бились, словно мотылек, угодивший за стекло. Она знает, что за те два дня, пока он не писал ей, баланс сил в отношениях поменялся. И она понимает это каждый раз, когда он смеется и шутит с Анджелой из кафе. Она понимает это каждый раз, когда он говорит, что Пэрис хорошеет. Она понимает это каждый раз, когда он не отвечает на ее сообщения; каждый раз, когда он теряет свой телефон; каждый раз, когда хочет встретиться с ней на пьяцце, а не забрать ее из дома. Она понимает, что он не любит ее, но, как бы это ни было странно и страшно, это не мешает ей его любить. Это только усиливает ее решимость удержать его. Чего бы это ни стоило.
Они завтракают, сидя на террасе. Листья плюща желтеют, но солнце все еще греет, пробиваясь через навес виноградных листьев. Виноград уже готов к сбору, Сиена срывает одну штучку и съедает с хлопьями.
– Нам правда стоит делать вино, – неопределенно говорит Эмили.
– Я ненавижу вино, – ожидаемо отвечает Пэрис, скармливая Тотти корки.
– Не корми его, – бросает Эмили. – Он слишком толстеет.
– Он был голоден, – говорит Пэрис своим особым детским голосом, который предназначен исключительно для Тотти. – Не правда ли, поросеночек?
– Почему Пэрис так разговаривает с Тотти? – спрашивает Чарли, который определенно никогда не слышал этого сладкого голоса в свой адрес.
– Потому что она сумасшедшая, вот почему, – живо отзывается Сиена, откидываясь на спинку стула и позволяя