Читать интересную книгу Кот олигарха. РОМАН - Петр Карцев

Лена подняла глаза на Лару и встретила на ее лице немного загадочную, слегка отстраненную улыбку. Лена на секунду подумала, что это подобие вызова; что Лара хочет проверить, решится ли она. Но на что тут было решаться? Уж во всяком случае ничто не могло оказаться глупее, чем заявить теперь протест или даже мягко отказаться от предложения, которое Январский сделал имплицитным, но само собой разумеющимся. И во имя чего? Девичьей скромности? Очевидно, скромность не играла сколько-нибудь значимой роли в ее мотивациях; по крайней мере сегодня. Да и какая дура отказалась бы ради такой мелочи от шанса быть изображенной на настоящем холсте, способном прожить века? Нет, никакой вызов не мог быть причиной Лариной улыбки. Все было решено не позже, чем они вошли в эту студию.

Январский между тем снял с одного из мольбертов накрытый куском материи холст и заменил его новым, девственно чистым. Затем он ушел к рабочему столу, где начал возиться с материалами своего ремесла.

Лара провела кончиком пальца по Лениной шее. По позвоночнику тут же побежал холодок. Лена подняла глаза, и Лара уже поворачивалась к ней спиной.

– Расстегни, – попросила она, поднимая волосы.

Лена плавно потянула молнию вниз до конца, глядя, как половинки платья раскрываются, обнажая длинную голую спину. Лара повела плечами, скидывая с них золотистую чешую. Теперь Лену бил настоящий озноб. С ним нужно было срочно справиться, взять себя в руки, чтобы не выглядеть опять овцой. Лара невозмутимо качнула бедрами, стянула платье до пола и переступила каблуками, словно молодая ведьма, выходящая из магического круга.

Лена дрожащими пальцами нащупала верхнюю из двух пуговиц. Пуговица завертелась и заскользила, выворачиваясь. Да что за глупости, в конце концов. Чтобы как-то отвлечься, она посмотрела в сторону биллиарда. Сложившаяся там картина показалась ей очень смешной. Решетинский, видимо, только что заметил происходящее: в правой руке он вертикально держал кий, а указательным пальцем левой указывал на Лару – вероятно, чтобы привлечь внимание Троицкого. Рот его был приоткрыт, но дар речи пока как будто бы ускользал от него. Троицкий в это время стоял, низко наклонившись над столом, и пытался нацелиться кием в шар, но кий ерзал и соскакивал, все время норовя ткнуть не в ту сторону. Троицкий мотал головой, словно пытаясь разогнать туман перед глазами, и упрямо возвращал кий на исходный рубеж. Пуговица наконец поддалась.

– Женя, Женя, – выговорил Решетинский.

– Это не в счет, Гена, – пьяным голосом возразил Троицкий. – Кий соскочил.

Лена кое-что вспомнила.

– Лара, я без трусов, – шепнула она.

– Женя, – продолжал монотонно взывать Решетинский, слабо тыча вперед указательным пальцем.

Лара запустила тонкие пальцы под бретельки почти невидимых стрингов.

– Жеееееня! – взвыл режиссер.

Троицкий поднял тонкое лицо, бликующее очками, и укоризненно посмотрел на Решетинского:

– Гена, ну не надо под руку, – заныл он.

Лена тихо засмеялась, отворачиваясь и уже почти решительно борясь с Лариной булавкой. Лара смело наклонилась и еще раз переступила каблуками. Теперь кроме золотистых босоножек и крестика с бриллиантами на ней не было ничего. Она отбросила стринги вслед за платьем. Потом она посмотрела на Лену через плечо и на секунду показала зубы в улыбке, которая была бы ослепительной, если бы не была такой короткой. Такую Лару она еще не видела. Лена почувствовала, как у нее на лице тоже зарождается улыбка, непроизвольная и неуверенная, потому что она не решается представить, как далеко все это заведет. Лара сложила губы в еле заметном воздушном поцелуе. Затем, не дожидаясь ответа, она пошла к подиуму. Лена засмеялась ей в спину и поспешила за ней, на ходу отбрасывая платье, не заботясь, куда оно упадет. Было даже облегчение в том, что не нужно следить, как бы оно не распахнулось больше необходимого. Сзади послышался сдавленный возглас. Хорошо было бы видеть лицо Троицкого в этот момент, но не ради этого она сюда пришла!

Смотреть на Ларину спину было гораздо приятнее. Как и все в Ларе, это была исключительная спина – особенно в той части, где узкая талия головокружительно переходила в бедра, напоминая очертаниями инструмент музыкального гения – но не скрипку, а что-то более солидное: допустим, виолу. Лена была не слишком хорошо знакома с классической музыкой и потому удивилась, откуда ей в голову пришла виола. По каналу «Культура» время от времени показывали концерты симфонической или камерной музыки, но их как раз Лена никогда не смотрела – разве что оставляла звуковым фоном на кухне, когда готовила или мыла посуду, и то предпочитая в целом радио с более знакомыми мелодиями. Виола. Виола да гамба – полное название или вовсе отдельный инструмент? Странное название, если gamba по-итальянски нога, как ей смутно помнилось. Ноги, если на то пошло… Лена немного опустила взгляд, и у нее слегка засосало под ложечкой, как в скоростном лифте. Лара одним грациозным движением поднялась на подиум, подошла к стулу и, присев немного боком, в позе наездницы, тут же закинула ногу на ногу. В ее движении безупречно соединились раскованность и скромность.

Viol13. Лена на секунду прикусила губу, вспомнив темный колодец двора и остроглазого ящера, наклоняющегося над ее лицом. Мадам де Виоль. Виола. Кажется, у Шекспира была Виола? Определенно была, но память, замутненная то ли алкоголем, то ли наплывом событий, отказывалась предоставить подробности.

Лена села рядом, стараясь держаться так же прямо, и так же скрестила ноги. Влет она поймала себя на том, что рассматривает Лару исподтишка. Она боялась, что прямой взгляд может показаться слишком откровенным. Вряд ли существовал общепринятый этикет на случай таких ситуаций. Разве что самой Ларе он был известен, потому что ни в ее лице, ни в манере не было заметно никакой неловкости. Почем знать – может быть, ей доводилось позировать знаменитым художникам так же часто, как Лене – пить шампанское. Или чаще, если на то пошло. Ощущения были в чем-то похожи. От шампанского покалывало язык, а сейчас покалывало все тело. Лена поднесла руку к горлу в тщетной попытке удержать приливающий румянец. Странными, фантастически странными были все прикосновения к собственной коже. Лена с удивлением заметила Ларины напрягшиеся, потемневшие соски. Трудно было думать о Ларе, подверженной объективным или субъективным воздействиям вроде возбуждения или холода. Ее грудь была той безупречной, идеальной формы, которая никак не взаимодействует с гравитацией. Возможно, следствие фанатичной приверженности фитнесу? Или просто общей безупречности, подумала Лена.

В поле зрения появились Троицкий с Решетинским. Психолог покачивался и глупо таращил глаза, постоянно поправляя очки; режиссер улыбался хитрой кошачьей улыбкой, но немного неуверенно, как если бы сомневался в достоверности и надежности увиденного, опасаясь розыгрыша. Вместе они были похожи на двух гаеров, забывших текст комического скетча. Глядя на них, Лена снова невольно рассмеялась.

– Бесподобно, – сказал Решетинский, ласково щурясь в ответ на Ленин смех и переводя взгляд с одной из них на другую. – Ослепительно. Не знаешь, кого выбрать.

Троицкий подошел поближе, осел на край подиума, чуть не съехав на пол, и уставился на Лару снизу вверх по-собачьи, поблескивая стеклышками очков. Лена подумала, что в пенсне он был бы немного похож на Чехова. Весь вид психолога показывал, что для него в этой ситуации выбор очевиден.

Решетинский перехватил его взгляд.

– Да. Кане-е-е-эшна, – задумчиво протянул он с интонацией кота Матроскина. – С одной стороны. Но с другой стороны, – он перевел взгляд на Лену, – тоже есть несомненные достоинства.

Лена вспыхнула. Ей еще не приходилось бывать в ситуации, где ее, как правило скрытые, достоинства становились объектом не только всеобщего обозрения, но и обсуждения. При этом она без ложной скромности и сама готова была признать, что достоинства эти непренебрежимы. Не в силах удержаться, она бросила искоса на Лару свой первый ревнивый взгляд. Да, Лара была выше ростом, и, может быть, ноги у нее в абсолютных измерениях были длиннее. И эта безупречная, редкостная, немного нереальная грудь. Но если говорить о пропорциях фигуры и о традиционно ценимом соотношении изгибов к ровным линиям, то Лена совсем не чувствовала себя в уязвимом положении. При всем при том, однако, Решетинский мог говорить и о менее очевидных достоинствах. Лене было бы интересно подробнее узнать, что он имел в виду.

– Такая красота не должна пропасть, – решительно заявил между тем режиссер.

– Не пропадет, Геннадий Михалыч, – ободряюще сказала Лара. – Глеб Викторович запечатлеет нас для вечности. Кто знает, может быть, мы будем висеть в Лувре.