за минуту. – Зачем позвонил, если не планировал что-либо говорить? – начинаются злиться, чувствуя себя идиоткой, потому что беспокоюсь за человека, который легко наплевал на нас с дочерью. – Если нечего сказать, не стоило и звонить, – повышаю голос и отключаюсь, не желая продолжать свой монолог.
Меня трясёт от злости и негодования. Хочется набрать Рому и высказать, что думаю о нём, называя самыми последними словами. Не проходит и нескольких минут после сброса вызова, как Островский в компании двух охранников, садится в машину и срывается с места, оставляя чёрные полосы на плитке. Даже не могу предположить, что так взбудоражило Парето, который всегда собран и спокоен.
Пожимаю плечами, убеждая себя в важности такой спешки, и продолжаю готовить обед. Через пару часов иду проведать Тасю и нахожу их с Гришей в коттедже. Дочка сладко спит на кровати, а охранник устроился на диване под звуки мультфильма в телевизоре. Удивительно, но даже в детском саду Тасю невозможно было уговорить спать днём, но, видимо, Гриша – совсем другое дело, он смог найти подход к маленькой женщине. Тихонько закрываю дверь, чтобы не потревожить их сон, и возвращаюсь в большой дом, когда мимо меня проносится четыре охранника, едва не сбивая с ног. Озадаченная увиденным, огибаю строение, наблюдая, как Аронов торопится к машине, переставляя палочку, и садится в чёрный внедорожник. Двери закрываются, и кортеж из трёх автомобилей срывается с места так же резко, как и Островский несколько часов назад.
Нехорошее предчувствие расползается внутри, но я отмахиваюсь от него. Что может случится? Я достаточно знаю Парето, чтобы понимать: у этого человека всё под контролем, а непредвиденные ситуации невозможны. Но никто не возвращается даже поздним вечером, а Гриша уверяет, что такое иногда бывает: Аронов остаётся в городе, если важная встреча назначена на утро, или у них с Викторией есть совместные планы.
Проснувшись, первым делом интересуюсь у охраны, вернулись ли мужчины, получая отрицательный ответ. Долго не решаюсь набрать номер Островского, но съедаемая переживаниями, нажимаю на вызов, чтобы послушать протяжные гудки.
– Гриш, спроси у парней, что случилось, – вечером умоляю парня, потому что не знаю, к кому ещё можно обратиться. – А то от меня шарахаются, будто от чумной. Я задаю вопрос, а они глаза в пол и несколько шагов в сторону.
– Они с тобой разговаривать не будут.
– Почему?.. – ни с кем в этом доме я не конфликтовала, стараясь придерживаться правил.
– Потому что ты женщина Парето.
Становится неловко, отчего теряюсь и прячу взгляд, а щёки пылают от смущения. Не хотелось бы афишировать отношения, которые связывают меня с Константином Сергеевичем.
– Лен, тут везде расположены камеры, – уточняет Гриша. – Над коттеджами тоже, а мониторы под контролем охраны. Все в курсе, что ты приходишь к нему вечером, а уходишь ночью. Помнишь Кира?
– Кира? – перебираю образы мужчин, работающих на Аронова, но их так много, что все лица сливаются воедино. – С татуировкой на шее?
– Он самый. Больше не работает, потому что пару недель назад позволил себе отпускать в твой адрес сальные шуточки. Парето услышал, и Кир в ту же секунду отправился за ворота без платы за последний месяц. Наученные примером, парни сторонятся тебя, чтобы не потерять работу. Даже простая беседа может быть расценена Островским, как подкат к тебе.
– Ты серьёзно? – оторопело смотрю на парня, переваривая сказанное, и не верю, что Островский способен на ревность. Только не по отношению ко мне, скорее, к такой женщине как Гронская.
– Даже удивился, когда он одобрил моё предложение присмотреть за мелкой. Видимо, меня, как соперника не рассматривает. – Разводит руками, довольно ухмыляясь. – Но лучше я, чем незнакомая тётка. Парето не любит новых людей, а эта Ираида доверия не внушала даже Тасе, о чём она ему сразу же рассказала.
– Тася? Когда? – не могу вспомнить, когда дочка оставалась один на один с Константином Сергеевичем.
– Так они почти каждый вечер беседуют.
– Гриш, ты что-то путаешь, наверное…
– Лен, сам видел. Ты пока на кухне крутишься, они на качелях устраиваются за домом и болтают.
– Стоп-стоп, – останавливаю парня, – ты сейчас точно про Островского и Тасю говоришь?
– Тоже удивлена? – громко смеётся, запрокинув голову. – Я, кстати, видел, – понижает голос, – как Парето улыбался, а два раза даже смеялся, как мне показалось, искренне.
Гришины слова кажутся вымыслом, потому что дочка обязательно поделилась бы общением с Костей и поведала детали. Дети неспособны сдерживаться, тем более, когда человек им приятен, а каждая встреча приносит радость. Но сейчас рассказанное волнует меня не так, как тревога, бушующая внутри.
– Гриш, расспроси ребят, что случилось. Я чувствую, что-то не так.
Исполняя мою просьбу, парень идёт с вопросами к охране, но не возвращается. Ночью почти не сплю, лишь проваливаюсь в дрёму, но просыпаюсь от каждого шороха и подскакиваю, чтобы посмотреть, не появился ли свет в окне соседнего коттеджа. Тревога разрастается, а мысли бросаются вскачь, предполагая самое ужасное. Но я тут же убеждаю себя в обратном, то и дело повторяя, что Островский, скорее, причинит вред кому-нибудь другому, чем пострадает сам.
Утром Гриша забирает Тасю, бросив сухое: «Без происшествий». Обед проходит в молчании, лишь дочка весело щебечет и строит планы, предвкушая катание на санках. Нервы сдают, когда к вечеру никто не появляется, а телефон Островского молчит. Даже связываюсь с Петровной и прошу позвонить Аронову, за что получаю нагоняй и жёсткое: «Не твоё дело». Укладывая Тасю, слоняюсь из угла в угол, ожидая приезда Аронова или Парето.
В полночь на территории появляются несколько автомобилей, один из которых подъезжает к соседнему коттеджу, останавливаясь напротив входа и закрывая обзор. Ни разу не видела, чтобы машины сюда заезжали, разрешая Тасе бегать без ограничений. Сразу замечаю Аронова, передвигающегося с трудом, и пожилого мужчину с сундучком в руке, которые исчезают за дверью. Около получаса ничего не происходит, а затем Альберт Витальевич выходит и направляется к моей двери. От тихого стука подпрыгиваю на месте и через несколько секунд внимательно изучаю взволнованное лицо Аронова, застывшего на пороге.
– Прошу прощения, что разбудил…
– Я не спала. Что с Константином Сергеевичем?
Аронов тяжело вздыхает и показывает, чтобы я шла за ним. Привычно вхожу в соседний коттедж, застыв у входа, а когда охрана расступается, вижу на постели Островского, правое плечо и часть груди которого перетянуты бинтом. Грудная клетка едва заметно поднимается и опускается, лоб покрыт испариной, а сам он без сознания.
– Что случилось? – с трудом справившись с нахлынувшими эмоциями, спрашиваю севшим голосом.
– Две пули случились, – прыскает хозяин, недовольно цокая и кивает охране в сторону выхода. А