на себе, а я тихонько стону, улавливая утихающую пульсацию члена.
С Парето я забываюсь, падая в наслаждение, которого никогда не знала и жажду продолжения, безоговорочно принимая его правила. И пусть всегда ведёт он, не позволяя взять инициативу на себя, я приму эти правила без возражений. Сейчас есть пара минут, чтобы получить от него нечто похожее на ласку, и я прикасаюсь к сухим губам, оставляя в благодарность поцелуй, пока мои ладони скользят по шрамам на груди. Потребность прикоснуться к неровной коже, напомнив себе каждый бугорок, болезненная и необходимая. Словно каждый раз я вновь подтверждаю своё согласие на то, что вижу и опровергаю своё непринятие его таким.
Но всё заканчивается в тот момент, когда Островский отстраняет меня, и я понимаю, что пора покинуть мужчину. Поднимаюсь и, схватив с пола одежду, собираюсь одеться, когда Парето вскакивает и оказывается за спиной, произнеся с хрипом:
– Стоп. – Убирает волосы на плечо и ведёт тыльной стороной ладони вдоль позвоночника. Передёргиваю плечами от приятных мурашек, расползающихся по телу, и закрываю глаза, полностью отдавшись шероховатым пальцам. – Мы не закончили.
Заканчиваем через несколько часов, когда голос сорван от стонов, тело влажное и разгорячённое, а между ног приятно тянет после умопомрачительного секса. Одеваюсь под изучающим взглядом Островского без смущения, затягиваю волосы в хвост и, нажав на ручку двери, замираю в ожидании. Словно прочитав мои мысли, Парето дёргает уголком губ и произносит:
– Ты свободна.
Глава 17
Три часа сна отразились на мне усталостью и мешками под глазами. Тело возвращает к приятным событиям ночи ломотой и синяками, оставленными пальцами Островского. Его появление на кухне сопровождается тишиной и сдержанностью. Но Петровна права: он привычно свеж и бодр, как будто отдыхал часов десять, а не провёл полночи на мне.
Молча ставлю перед ним тарелку с панна-коттой, кофе и собираюсь уйти, чтобы Константин Сергеевич насладился завтраком в одиночестве, когда на кухне появляются Тася и Гриша.
– Мам, а Гриша – теперь моя няня! Не будет больше Ириды и запретов! – нарезает круги возле охранника, весело подпрыгивая.
– Ч-что? – непонимающе перевожу взгляд с Островского на Гришу, считая, что дочка выдаёт желаемое за действительное.
– Кстати, да. Забыл предупредить, – откликается Парето с аппетитом уминая десерт. – Дай вторую порцию, – отталкивает пустую тарелку.
– Гриш, я знаю, что Тася вчера высказала такое предложение, но это не означает, что нужно идти у неё на поводу. Ты сюда не нянькой нанимался работать, – жду ответа от парня, одновременно выкладывая десерт на тарелку и заливая вишнёвым соусом.
– Я сам попросил.
– Сам? Зачем?
– Подвижность руки полностью восстановится лишь через месяц, и до этого момента проку от меня мало в рядах охраны. Сидеть на месте не привык, а одному находиться в квартире, удовольствие не по мне. А так я при деле и мелочь довольна, – смотрит сверху на Тасю, которая прижалась к Грише, радостно улыбаясь. – Ну, что, мелкая, пойдёт твой кукольный дом смотреть?
– Ой! Точно! Пошли! – тянет за руку большого мужчину, который послушно исполняет её приказ. – А потом мультики, а потом гулять.
– Если что, мы в коттедже, – последнее, что успевает обронить Гриша и исчезает за дверью.
– Зачем это всё? – оставшись наедине, не стесняясь, могу обращаться к Островскому.
– Он сам попросил.
– Все в этом доме знают, что последнее слово всегда за вами. Даже не за Альбертом Витальевичем. Просьба Гриши ничего не значит, если только вы не заинтересованы в подобном решении.
Островский пожирает взглядом, отправляя в рот очередную ложку с десертом, и оставляет моё высказывание без ответа. Не дождавшись реакции, забираю грязные тарелки, чтобы сгрузить в мойку, когда по уже сложившейся традиции, Парето подходит сзади, прижимаясь сильным телом. Его близость будоражит, воскрешая картинки прошедшей ночи.
– Ты слишком эмоционально реагируешь на простые вещи, Лена, – говорит полушёпотом. – Иногда я принимаю решения исходя из сложившейся ситуации без планов на будущее и собственной выгоды. Ярову предстоит восстановиться после ранения, девочке с ним комфортно и спокойно, соответственно их нахождение вдвоём имеет свои плюсы. После возвращения Гриши к привычному графику я подумаю, кто будет присматривать за твоей дочерью. Но, возможно, это уже будет неактуально.
– Неактуально? – реагирую на последние слова и разворачиваюсь в кольце его рук, чтобы оказаться в паре сантиметров от лица мужчины. – Вы… вы планируете избавиться от нас? То есть от меня? – паника охватывает тело, а губы трясутся. – Я плохо работаю, Константин Сергеевич? Исполняю приказы, тружусь с раннего утра до позднего вечера, не беру отгулов и выходных, прихожу к вам, когда пожелаете.
– Значит, секс со мной, тоже работа, Лена?
– Нет, – отвожу взгляд, понимая, что к перечисленному добавила лишнего. – Другое.
Разве он не видит, что давно стал для меня больше, чем начальник службы безопасности, которого все без исключения боятся?
– Что именно?
Поднимаю глаза, мгновенно утонув в его синих. Горло сжимает тугим кольцом, а слова застревают на кончике языке. Скажи я сейчас всё, что скопилось внутри, имею шанс получить удар под дых, который станет для меня смертельным.
– Мой тебе совет: надень броню на своё маленькое доброе сердце. Иначе я его уничтожу.
Покидает кухню, оставляя меня сражаться с множеством разрывающих мыслей и невысказанных слов. Всё, что необходимо Островскому – секс. Эмоции – это по моей части, и с ними мне придётся справляться самостоятельно, потому что ему глубоко плевать, что сам того не желая, проник в то самое маленькое сердце. Такому человеку не нужна дурочка, способная принять его зазубрины характера, особенности темперамента и выделяющуюся внешность. Островский давно определился с направлением, в котором движется, не считаясь с помехами, возникающими случайно. Также просто он избавится и от меня, когда того, что я даю, станет слишком мало для человека, который привык брать всё.
Готовлю завтрак для Аронова и, накрыв стол в малой столовой на половине хозяина, возвращаюсь к ежедневным заботам. Кручусь на кухне, когда мой сотовый оживает. Предвкушаю, что звонит Валя, с которой мы давно не делились новостями, но на экране высвечивается «Рома», и я мгновенно принимаю звонок. Четыре буквы, которые возвращают меня в прошлую жизнь, вспоминать которую нет желания. И всё же, несмотря на убеждения Островского, я хочу услышать ответ на свои вопросы. Но в трубке тишина и только прерывистое, сдавленное дыхание указывает на наличие собеседника.
– Ром, – начинаю, надеясь на ответ. – Рома, это ты? Ром, ответь. У тебя проблемы? Во что ты снова вляпался? – разговариваю словно сама с собой, смотрю на экран, подтверждая, что звонок продолжается, а секунды отсчитывают время, которое перевалило