когда он меня останавливает:
– Ты куда?
– Мне нужно одеться.
– Я бы хотел, чтобы разделась.
И я хочу. Вот только выдать свои желания, означает вновь безропотно исполнить его указания. Костя просить не умеет – только приказывать. Несмотря на внутренний протест, призывающий отказать, сдёргиваю полотенце, являя ему обнажённое тело.
Островский шумно сглатывает и бродит жарким взглядом, смущая меня. Он обнажён, и я не могу оторваться от затвердевшего члена. Подходить не спешу, соблюдая между нами дистанцию.
– Сюда иди, Лена, – похлопывает ладонью рядом с собой, приманивая меня. – Сегодня у тебя есть редкая возможность сделать всё самой. Как тебе нравится. Я приму всё.
Колеблюсь с минуту, но иду к Парето, сжигаемая предвкушением его внутри. То удовольствие, что получаю с ним, невероятное и захватывающее. Сложно отказаться от возможности вести, когда он сам предлагает.
Взбираюсь на него сверху и сразу целую. Я скучала по сухим, горячим губам и сейчас, собирая их вкус, тихо стону от предвкушения сильного оргазма. Одновременно трусь складками о твёрдый член, не позволяя войти и распаляя его ещё больше. Но Костя сам отдал мне первенство, поэтому ему остаётся лишь смириться, иначе он ничего не получит. Фиксирую свои руки на спинке кровати, чтобы случайно не причинить ему боль в порыве и ускоряюсь, размазывая свою влагу по члену. От возбуждения становлюсь бессовестно мокрой и при очередном движении, приподнимаюсь и резко насаживаюсь на толстый член. Стон получается слишком громким, но громче лишь хрип Островского, оказавшегося внутри меня по самое основание и желающего продолжения.
Налитая плоть пульсирует, и я пускаюсь в бешеные скачки. Запрокинув голову назад, теряюсь в ощущениях и расплываюсь от множественных разрядов, пронизывающих моё тело и подводящих к острой эйфории. Сладко настолько, что хочется продлить этот момент. Замедляюсь, а открыв глаза, попадаю в плен в его потемневших и пропитанных жаждой. Нетерпение проявляется в хаотичных движениях его бёдер и частом дыхании, и я даю нам обоим желаемое, когда кончаем одновременно, содрогаясь телами. На секунду выносит из тела, заставляя его парить в пространстве, а когда возвращаюсь, запечатляю на губах Кости жадный поцелуй, растягивая такое мимолётное удовольствие. Ещё минута, чтобы уловить толику тепла в его глазах, а затем он вновь становится каменным и безразличным. Мы оба получили то, чего жаждали. Хочется верить, что в последний раз.
Вернувшись в ванную, быстро одеваюсь и покидаю коттедж не оглянувшись. Ничего нового я там не увижу, лишь прежний Парето, который больше независим от меня.
* * *
– Доброе утро, – приветствую Островского, в ответ получая скупой кивок.
Вылизан до блеска, привычно бодр и свеж несмотря на то, с момента ранения прошла всего неделя. Даже Гриша до сих пор с повязкой, поддерживающей руку, но Парето слабости позволить себе не может, как и появиться перед всеми с намёком на боль. А она имеется, о чём говорит ложка в левой руке. Всё возвращается на круги своя, когда выставляю перед ним панна-котту и кофе. Никакого протёртого супа и пюре, от которых он так плевался.
– Твои услуги сиделки более не требуются. Возвращайся к своим прямым обязанностям.
– Вас поняла, Константин Сергеевич.
Для меня это возможность отстраниться от Островского и прекратить встречи, которые подведут меня к черте. Я не солгала, когда сказала, что привыкаю к нему и надеюсь на то, чего априори быть не может. Разум твердит, что Костя не тот человек, который станет мне опорой, сердце же упрямо не желает внимать доводам. Увы, мы не выбираем, кого любить, сжигая себя дотла. Но мысль о будущем Таси не позволит мне сорваться в Островского, уничтожив себя, потому что, если погибну я, погибнет и она.
– И ещё, – отодвигает тарелку, поднимаясь, – в последний раз мы были неаккуратны. Точнее, ты. Дети мне не нужны. Прими меры, – бросает на стол несколько красных купюр.
– За это можете не беспокоиться, Константин Сергеевич, – протягиваю ему деньги, отказываясь. – Последствий не будет.
И таких последствий я бы желала, но увы, моя первая и единственная беременность прошла с осложнениями. Третий семестр на сохранении без возможности свободно передвигаться и наслаждаться полноценной жизнью, тяжёлые роды и как итог: один процент из ста, что я смогу стать матерью во второй раз. Обследование и длительный курс лечения пошли мне на пользу, но когда пришлось самостоятельно заботиться о себе и дочке, вопрос здоровья отошёл на второй план. Не было времени, да и денег. И всё же, я не перестаю мечтать, что когда-нибудь у Таси всё же появится брат или сестра. Наученная собственным опытом одиночества на этой земле, я бы желала, чтобы дочка никогда не была одна, имея возможность положиться на родное плечо.
Парето уверенным шагом пересекает двор и приветствует Аронова, который
с недовольным видом эмоционально жестикулирует. Думаю, хозяин понимает, что Островский рано встал с постели, приступив к своим обязанностям, но доводы не оказывают должного влияния, и оба занимают место во внедорожнике, чтобы отправиться в город.
День проходит в привычной суете, позволяя отвлечься от удручающих мыслей, а время, проведённое в компании Таси и Гриши, поднимает настроение и настраивает на позитив. Конец марта, но земля всё ещё покрыта снегом. Гриша катает дочку на санках, отчего мой ребёнок весело хохочет и подгоняет сильного парня двигаться быстрее.
Аронов возвращается поздно в компании Островского. Оба выходят из машины, разговаривая на повышенных тонах, точнее, возмущение исходит от Альберта Витальевича. Парето, словно непробиваемая стена, спокойно принимает каждое слово с присущим ему равнодушием. Усмехаюсь, почему-то радуясь, что не одна я испытываю эту бетонную стену на прочность, желая добраться до настоящего Кости.
– Приказал подать ужин, – Петровна врывается подобно урагану, который мечется по кухне. – Отнеси это в спальню Аронова, – протягивает увесистую папку, кивая на дверь. – На столе оставь.
– А мне туда можно?
– Да-да, – бросает, не поднимая головы. – Быстрее.
Бегу на второй этаж, осторожно открываю дверь в спальню хозяина, бесшумно пробираясь к столу. Разрешение получено, и всё же не покидает чувство, что я не должна здесь находиться. Пользуясь моментом, рассматриваю предметы на столе, а особенно фото, на котором Альберт Витальевич запечатлён с женой и детьми несколько лет назад. От приятного занятия меня отрывают мужские голоса, звук которых приближается к комнате хозяина, и я не нахожу ничего лучше, как проскользнуть в женскую гардеробную и притаиться.
Ругаю себя самыми последними словами. Я здесь по приказу Петровны, и нет ничего страшного в моём присутствии, которое можно без проблем объяснить. Но умная мысль мелькает в голове уже после того, как щёлкает ручка двери и мужчины заходят.
– Мало того, что ты оказался инициатором её