все вашей тетке. Значит, у вас есть право вершить справедливость. Не так ли, синьорина Виоленти?
– Ваша голова забита пьесами, моя милая синьорина Ванзарофф, – ответила она. – Вы ничего не докажете…
– Ничего, я постараюсь, – сказал коммиссарио. – Как минимум погоны инспектора снимете… Наденьте наручники, Виоленти. Не заставляйте применять силу…
…Утром в полиции Варвара подписала свои показания. Коммиссарио был печален.
– Не понимаю, как она могла так поступить, – сказал он.
И как будто хотел добавить: «со мной». Но сдержался.
– Помните, кто такой Бригелла в комедии дель арте? – спросила Варвара.
– Лгун.
– Умный лгун… Виоленти умная и решительная. Тетка испытывала перед племянницей чувство вины, всячески опекала. Виоленти всего лишь поторопила события. Наверняка в завещании синьора Сакетти все оставила ей… Кстати, для вас, коммиссарио, будет урок…
Филиппе хмуро глянул на нее.
– Это еще какой?
– Не хвалите ум одной девушки в присутствии другой, – ответила Варвара. – Девушки этого не прощают…
Коммиссарио удрученно покивал.
– Grazie, синьорина Ванзарофф, буду знать… Но как… как вы догадались, что смерть Сакетти – дело рук инспектора… бывшего инспектора…
– Собачка не лаяла на нее, – сказала Ванзарова. – Милый песик не давал мне шагу ступить, чтобы не тявкнуть. А в присутствии Виоленти помалкивал. Почему? Потому что давно ее знал. Откуда мог знать? Только если Виоленти часто бывала у старой актрисы. Но ведь она ни полслова не сказала, что знакома с ней. Значит, ей было что скрывать… Тетушка наверняка посвятила племянницу в свое шоу. Тем более без дополнительной помощи последний трюк сделать трудно. Виоленти воспользовалась шансом. К тому же от нее пахло так же, как от Беноци…
– Запах женщины! – сказал коммиссарио раздраженно. – Разве это аргумент? Все одними духами мажутся.
– От Виоленти пахло театральным гримом. И от Беноци тоже, она поцеловала меня в щеку. От нее пахло гримом. Я только не сразу поняла, сраженная вкусом ее эспрессо… Синьора Сакетти использовала для своих образов много грима. Племянница поцеловала тетю, а потом Виоленти на прощание поцеловала меня. Запах грима остался…
– Еще и запахи различаете, – проговорил Филиппе. – С вами опасно иметь дело, синьора Ванзарофф…
Варвара сочла это комплиментом.
– Не думал, что простейший фокус с постижерной головой и скрученным одеялом сработает, – сказал коммиссарио. – Вы опять оказались правы… Кто вас этому научил?
– В нашей семье есть одно правило, – ответила Варвара. – Правильный ответ всегда самый простой. Что работает в России, работает в Италии. Не так ли, коммиссарио?
Если бы Варвара взглянула на смартфон, наверное, Родион Ванзаров улыбнулся бы своей праправнучке.
Оставалось только узнать, что теперь скажет о ее приключениях дед. И тут ни в чем нельзя быть уверенной.
Черный плащ буйволовой кожи
Приятным июньским утром 1903 года второй секретарь русской миссии в Британской империи Борис Георгиевич Ванзаров, надворный советник, пребывал в беспечной неге. Первый завтрак закончился давно, а второй не думал начинаться. Во всем теле дипломата, от души до пяток, царили мир и спокойствие. Как любой русский, живущий в Лондоне, он незаметно становился англичанином. Вернее, думал, что становился. Борис Георгиевич старательно копировал привычки, и со стороны могло показаться, что он прирожденный англичанин. Если бы не мелкие штришки, заметные аборигенам Темзы. После полуденного чая дипломат намеревался пройтись краткой прогулкой в ближайший парк.
В дверь кабинета постучали.
Как часто мелочь рушит великие планы.
Ни о чем таком Борис Георгиевич и не думал, а потому позволил войти. Камердинер исключительно английского вида по фамилии Кузькин на серебряном подносе подал депешу.
Не ожидая подвоха, Борис Георгиевич взял телеграфный листок. Не успел пробежать несколько строк, как брови его полезли вверх, дыхание сперло, и он вскочил столь резко, что кресло издало омерзительный визг. Настоящий дворецкий вздрогнул, охнул и выпучил глаза, но в остальном сохранил выдержку, как и полагается истинному англичанину с Васильевского острова. А вот дипломат повел себя несдержанно, крикнув: «Отчего не доложили сразу!», бросился к выходу так стремительно, что толкнул дворецкого.
Лестничный пролет второй секретарь одолел одним махом и приземлился в холле, довольно узком, почти вовремя.
– Рад вас видеть… – сказал он, натянув дипломатическую улыбку для человека, который входил в парадную дверь. Зная кое-что особенное о прибывшем, Борис Георгиевич счел за лучшее не протягивать руку, чтобы не попасть в конфуз.
Судя по дорожному плащу черной буйволовой кожи, такие модны в Америке, гость прибыл с парохода. Он окинул дипломата быстрым взглядом и не проронил ни слова. То есть буквально ничего. Такое поведение людям, ценящим этикет, могло показаться вызывающим. Что поделать: таким оно и было.
Борис Георгиевич, наслышанный о сем господине, счел за лучшее не замечать отъявленной невоспитанности. Напротив, лицо его приобрело изысканно вежливое выражение, если такое возможно, он цветасто представился, не забыв сообщить, что целиком и полностью к «вашим услугам».
Гость о чем-то задумался.
– Ванзарову кем приходитесь?
Ничего не оставалось, как признаться в родстве с младшим братом.
– Вы с ним знакомы? – спросил Борис Георгиевич, надеясь нащупать ниточку дружелюбия, ведущую к душе господина.
– Нет.
Ответ не оставил надежды. Борис Георгиевич спросил, где вещи гостя. Ответом было движение бровей к дверному проему. Туда, надрываясь от натуги, кебмен вносил чемодан. Вернее, боролся с ним из последних сил. Если бы не швейцар, пришедший на выручку, бедняга пал бы замертво не хуже загнанной лошади под тяжестью кожаного кофра невозможного размера. Эти муки мало тронули приезжего. Как только кофр с глухим звуком бочки приземлился на мраморный пол, он потерял всякий интерес к судьбе полуживого кебмена. И его заработку. Давать на чай и ободрять честного труженика кнута пришлось швейцару.
Наблюдая за мелкой катастрофой, Борис Георгиевич «внутренне холодел», как принято писать в женских романчиках. Ничего хорошего гость не сулил. Разумеется, дипломат знал чин и должность приехавшего господина, довольно странную для МИДа: чиновник особых полномочий. Как и многое другое, о чем шептались сотрудники министерства. Было это слухами или на самом деле случалось, трудно утверждать наверняка. Зато можно не сомневаться: неприятностей не избежать. Счастье – если мелких.
– Прошу простить, как прикажете… – начал Борис Георгиевич, намекая на свою якобы неосведомленность.
– Маршалк.
– Очень приятно. Но позвольте… – нельзя же обращаться к человеку вот так, по фамилии, не в Америке, в конце концов. На суверенной территории России как-никак пребываем. С точки зрения международного права.
– Чемодан доставить в мою комнату.
В любом другом случае Борис Георгиевич счел подобное обращение оскорблением. Непозволительно второму секретарю посольства отдавать приказы как дворецкому. Но не тот случай, чтобы обращать внимание на мелочи этикета. Какие они, в сущности, мелочи, если присмотреться.
– Изволите представиться Александру Константиновичу?