БАРБАРА ФРИТЧИ
© Перевод М. Зенкевич
Утром сентябрьским над жнивом полейФредерик-город блестел светлей
Шпилями крыш, и зеленый валХолмов Мэриленда его окружал.
Фермеров вознаграждали садыЗолотом яблок за все их труды.
Но привлекали, как рай, их садыВзгляды голодной мятежной орды.
Полднем осенним чрез город прошлиОтряды южан с генералом Ли.
Пешие, конные шли войскаПо улицам тихого городка.
Немало флагов утром взвилось,Серебряных звезд и красных полос,
Но в полдень, как в город ворвался враг,Спущен повсюду был звездный флаг.
Барбара Фритчи врагам в ответ,Старуха почти девяноста лет,
Отважилась дряхлой рукой опять —Мужчинами спущенный — флаг поднять.
И взвился флаг с чердака из окна,Ему до конца она будет верна!
Отряд свой по улице мимо велВерхом на мустанге Джексон Стонвол.
Надвинув шляпу, смотрел он вокруг,И флаг северян он увидел вдруг.
«Стой!» — и встал смуглолицый отряд.«Огонь!» — и грянул ружейный раскат.
Звякнуло в раме оконной стекло,Флаг изрешеченный с древка снесло,
Но грохот ружейный еще не смолк,Когда подхватила Барбара шелк.
На улицу высунувшись из окна,Простреленным флагом взмахнула она:
«Стреляйте в седины моей головы,Но флага отчизны не трогайте вы!»
И тень раскаянья, краска стыдаПо лицу командира скользнула тогда.
На мгновенье задумался он, молчалив,И победил благородный порыв.
«Кто тронет ее, как собака, умрет!» —Он крикнул, промчавшись галопом вперед.
И целый день проходили войскаПо улицам тихого городка,
Но флаг развевавшийся взять на прицелНикто из мятежников больше не смел.
Не рвал его шелка внезапный шквал,Но ласковый ветер его развевал.
И солнце между холмами, из туч,Ему посылало прощальный луч.
Барбары Фритчи на свете нет,И прахом развеян мятежников след.
Честь ей и слава! О ней мы поем.Стонвола помянем не лихом — добром!
Над прахом Барбары Фритчи роднымСоюзное знамя с почетом склоним!
Принес и порядок, и мир, и законТот флаг, что был ею к окну прикреплен.
Пусть звезды неба смотрят сквозь мрак,Как веет над городом звездный флаг.
ВЪЕЗД ШКИПЕРА АЙРСОНА
© Перевод М. Зенкевич
Немало волшебных поездок в векахПрославлено в сказках, воспето в стихах, —Из книг Апулея осел золотой,Календара копь весь из бронзы литой,На метлах летавшие ведьмы во мрак,Носивший пророка скакун Эль-Борак,Но все ж необычней поездок всех летБыл въезд Флойда Айрсона в Марблхэд. За то, что Флойд Айрсон не спас никого, И в дегте и в перьях возили его Женщины Марблхэда!
Как филин облезлый, как мокрый индюк,С повисшими крыльями связанных рук,Весь черный от дегтя, весь в перьях, нагой —Так шкипер Флойд Айрсон стоял пред толпой,А свита из женщин седых, молодых,Здоровых, горластых, худых, разбитныхВезла на повозке его, и свой гневОни изливали в протяжный припев: «Вот шкипер Флуд Ойрсон! Он ближних не спас И в дегте и в перьях стоит напоказ Женщинам Марблхэда!»
Кричали старухи, морщинисты, злы,Кричали девицы, румяны, белы,Как будто, сверкая сиянием глаз,Вакханки сошли с древнегреческих ваз,Растрепаны платья, платки, волоса,Охрипли от выкриков их голоса,И, дуя в свирели из рыбьих костей,Вопили менады все громче, сильней: «Вот шкипер Флуд Ойрсон! Он ближних не спас И в дегте и в перьях стоит напоказ Женщинам Марблхэда!»
Не жалко его! Он безжалостен был,Ведь он мимо шхуны тонувшей проплыл,Не тронул его погибающих зов,Не снял и не спас он своих земляков.Донесся их крик: «Помогите вы нам!»А он им ответил: «Плывите к чертям!На дне много рыбы припас океан!»И дальше поплыл он сквозь дождь и туман. За то, что Флойд Айрсон не спас никого, И в дегте и в перьях возили его Женщины Марблхэда!
В заливе Шалер на большой глубинеПокоится шхуна рыбачья на дне.Жена, и невеста, и мать, и сестраСо скал Марблхэда все смотрят с утра,В туманное мрачное море глядят,Но те, кого ждут, не вернутся назад.Лишь ветер да чайки доносят рассказО том капитане, что ближних не спас. За то, что Флойд Айрсон не спас никого, И в дегте и в перьях возили его Женщины Марблхэда!
На улице каждой с обеих сторонКричали ему из дверей и окон.Проклятья старух, старых дев, стариковОн слышал в пронзительном реве рожков,И волки морские, друзья-моряки,От гнева сжимали свои кулаки,Калеки грозили, подняв костыли,Кричали, когда его мимо везли: «Вот шкипер Флуд Ойрсон! Он ближних не спас И в дегте и в перьях стоит напоказ Женщинам Марблхэда!»
Цвела вдоль Салемской дороги сирень,Манила под яблони светлая тень,Но шкипер не видел зеленой травыИ яркой небесной густой синевы,Безмолвно в потоке народном он плыл,Как идол индейский, зловеще-уныл,Не слышал, как все его хором кляли,Как громко кричали вблизи и вдали: «Вот шкипер Флуд Ойрсон! Он ближних не спас И в дегте и в перьях стоит напоказ Женщинам Марблхэда!»
«Сограждане, слушайте! — он закричал. —Что мне голосов ваших горестный шквал?Что значит мой черный позор и мой стыдПред ужасом тем, что меня тяготит?Ведь ночью и днем, наяву и во снеСо шхуны их крик все мерещится мне.Кляните меня, но ужасней есть суд,Я слышу, как мертвые в море клянут!» Сказал так Флойд Айрсон, что ближних не спас И в дегте и в перьях стоял напоказ Женщинам Марблхэда!
Сказала погибшего в море вдова:«В нем совесть проснулась! Что наши слова!»Единого сына погибшего матьСказала: «Придется его отвязать!»И женщины, сердцем суровым смягчась,Его отвязали, а деготь и грязьПрикрыли плащом — пусть живет нелюдимСо смертным грехом и позором своим! Злосчастный Флойд Айрсон не спас никого, И в дегте и в перьях возили его Женщины Марблхэда!
РАССКАЗ О ПЧЕЛАХ
© Перевод Э. Шустер
Вот тропа моя; сколько раз по нейЯ с холма спускался;Вот пролом в стене, вот и мой ручей —Плещет на камнях, как тогда плескался.
Все такой же дом, только тополяСтали чуть повыше;Скот в ограде весь; снова вижу яНизкий длинный хлев с побуревшей крышей.
Ульи на лугу выстроились в ряд,Но не видно что-тоТех гвоздик, нарциссов — вместо ровных грядНад ручьем теперь заросли осота.
Черепахой полз горький этот год,И опять все то жеРучеек поет, так же солнце жжет,И куст роз цветет, как всегда, пригожий.
Ветерок несет запахи травы;Огненною птицейСолнце сквозь шатер сумрачной листвыНа Фернсайдский дом, как тогда, садится.
Помню, как, надев праздничный костюм,Поспешил я к милой;От любви пылал воспаленный ум,Лишь вода ручья лоб мой остудила.
Не был месяц здесь перед этим яИ теперь с отрадойВидел над колодцем шею журавляИ знакомый дом с каменной оградой.
Помню, как сейчас, — косо брызжет свет,Угасает солнце,Торжествует роз сочный алый цвет,Узкий луч упал на ее оконце.
Все здесь, как тогда, тридцать дней назад, —Ставшие роднымиСад и дом, а вот зреет виноград;Показались мне ульи лишь чужими.
Взад-вперед в саду ходит возле нихДевочка из хора,Ходит и поет, голос грустен, тих,А на ульях креп, тягостный для взора.
И от песни той солнце стало льдом;Я ведь знал и точно —Девочка поет пчелам лишь о том,Что один из нас в путь ушел бессрочный.
Я пробормотал: «Как мне Мэри жаль,Видно, дед скончался;Он был болен, слеп; смерть всегда печаль,Но в конце концов здесь он исстрадался».
Вдруг завыл в тоске верный Мэри пес;Дед сидел у дома,Девочка же пела, не скрывая слез,Песню, что пчеле каждой так знакома.
Не забыть мне слов, что я разобрал,Подошедши к двери:«Будьте дома, пчелки, страшный час настал!Больше нету здесь нашей славной Мэри!»
ОЛИВЕР УЭНДЕЛЛ ХОЛМС